Страница[ 1
, 2
, 3
, 4
, 5
]
Когда существует вынужденная безработица, то предельная тягость труда
неизбежно оказывается меньше, чем полезность предельного продукта. В
действительности разрыв между ними может достигать значительных размеров.
Ведь для человека, который долго оставался безработным, некоторые трудовые
затраты не только не будут в тягость, но, напротив, могут доставлять ему
удовлетворение. Если согласиться с этим, тогда приведенные выше соображения
показывают, каким образом "непроизводительные расходы", финансируемые с
помощью займов (65) , могут тем не менее в итоге обогатить общество.
Сооружение пирамид, землетрясения, даже войны могут послужить стимулом к
увеличению богатства, если воспитание наших государственных деятелей на
принципах классической политической экономии не позволяет выбрать какой-либо
лучший путь.
Любопытно, что здравый смысл, пытаясь вырваться из пут нелепых
теоретических заключений, склонялся к тому, чтобы предпочесть полностью
непроизводительные доходы, финансируемые с помощью займов, частично
непроизводительным расходам: ведь о последних, поскольку они не совсем
непроизводительные, обычно судят с точки зрения строгих "коммерческих"
принципов. Например, решение о помощи безработным, финансируемой за счет
займов, как правило,
принимают легче, чем решение о таких расходах на совершенствование
техники, которые не окупаются исходя из существующей нормы процента. В то же
время рытье ям в земле, известное под названием добычи золота, которое не
только не прибавляет ничего к действительному богатству мира, но
предполагает к тому же дополнительную тягость труда, рассматривается как
лучшее из всех решений.
Если бы казначейство наполняло старые бутылки банкнотами, закапывало их
на соответствующей глубине в бездействующих угольных шахтах, заполняло эти
шахты доверху городским мусором, а затем, наконец, предоставляло бы частной
инициативе на основе хорошо испытанных принципов laissez-faire выкапывать
эти банкноты из земли (причем, чтобы получить право на такую добычу,
требовалось бы, конечно, надлежащим порядком арендовать "банкнотоносную"
площадь), то безработица могла бы полностью исчезнуть, а косвенным образом
это привело бы, вероятно, к значительному увеличению как реального дохода
общества, так и его капитального богатства по сравнению с существующими
размерами. Разумеется, более целесообразно было бы строить жилые дома и т.
п., но если этому препятствуют политические и практические трудности, то и
предлагаемый вариант лучше.
Аналогия между подобным вариантом и реальными процессами добычи золота, в
сущности говоря, полная. Как показал опыт, в то время когда на доступной
глубине можно добыть достаточное количество золота, реальное богатство мира
быстро растет, а когда золота на доступных глубинах мало, наступает застой
или упадок. Таким образом, золотые рудники чрезвычайно ценны и важны для
цивилизации. Так же как расходы на ведение войны оказываются единственной
формой огромных затрат, финансируемых с помощью займов, которую
государственные деятели считают оправданной, так и добыча золота
представляет собой единственный предлог для такого рытья ям в земле, которое
банкиры готовы считать здоровым финансовым предприятием. И тот и другой виды
деятельности сыграли свою роль в прогрессе за неимением лучшего. Здесь стоит
упомянуть также следующее обстоятельство: наблюдающаяся во время кризисов
тенденция к росту цены золота (по сравнению с ценами на труд и материалы)
помогает конечному восстановлению хозяйственной активности.
И дело не ограничивается вероятным влиянием увеличенного притока золота
на норму процента; когда мы сталкиваемся с ситуацией, исключающей увеличение
занятости такими средствами, которые позволяют в то же самое -время
обеспечить рост запаса полезного богатства, сама добыча золота может по двум
причинам рассматриваться как чрезвычайно удобная форма инвестиций.
Во-первых, добыча золота представляется особенно привлекательной с точки
зрения спекулятивных операций, поэтому и решения насчет такой добычи
сравнительно меньше зависят от установившейся на рынке нормы процента.
Во-вторых, результат этой деятельности, а именно рост запаса золота, не
оказывает влияния на уменьшение его предельной полезности, как это
происходит с другими благами. Поскольку ценность дома зависит от его
полезности, каждый следующий построенный дом уменьшает ожидаемую величину
доходов, которые могло бы принести строительство новых домов, и поэтому
делает менее привлекательными дальнейшие инвестиции такого рода (если только
норма процента не снижается pari pass и с указанным процессом). А плоды,
приносимые добычей золота, лишены этого недостатка, и приостановку
дальнейшей добычи могло бы вызвать лишь увеличение единицы заработной платы
(выраженной в золоте); однако такая ситуация едва ли может иметь место до
тех пор, пока уровень занятости существенно не повысится.
Древний Египет был вдвойне счастлив и, несомненно, был обязан своим
сказочным богатством тому, что он располагал двумя такими видами
деятельности, как сооружение пирамид и добыча благородных металлов, плоды
этой деятельности не могли непосредственно удовлетворять нужды человека и не
использовались для потребления, а следовательно, и по мере увеличения
изобилия они не утрачивали своей ценности. В средние века строили соборы и
служили панихиды. Мы теперь столь тщательно взвешиваем каждое решение,
прежде чем увеличить "финансовое бремя", которое возлагается на потомство
при сооружении домов, предназначенных для наших детей и внуков, что у нас
нет таких легких способов избавить себя от страданий, причиняемых
безработицей. И нам приходится принимать такие страдания как неизбежный
результат применения к деятельности государства тех заповедей, которые
наилучшим образом приспособлены для того, чтобы "приносить обогащение"
отдельному человеку.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
ПОБУЖДЕНИЕ К ИНВЕСТИРОВАНИЮ
ГЛАВА II Предельная эффективность капитала
Когда человек инвестирует деньги или покупает капитальное имущество, он
приобретает право на ряд будущих доходов от продажи соответствующей
продукции за вычетом текущих расходов, связанных с ее выпуском,- доходов,
которые он ожидает получить в течение срока службы имущества. Этот ряд
годовых доходов Q1, Q2 , ... , Qn удобно назвать ожидаемым доходом от
инвестиции.
Ожидаемому доходу от инвестиции противостоит цена предложения
капитального имущества, понимаемая при этом не как та рыночная цена, по
которой имущество данного вида может быть в настоящий момент куплено на
рынке, а как цена, как раз достаточная для того, чтобы побудить
производителя к выпуску новой добавочной единицы этого имущества, т. е. то,
что обычно называется его восстановительной стоимостью. Отношение, которое
связывает ожидаемый доход от капитального имущества с его ценой предложения,
или восстановительной стоимостью, т. е. отношение между ожидаемым доходом,
приносимым дополнительной единицей данного вида капитального имущества, и
ценой производства этой единицы, дает нам предельную эффективность капитала
этого вида. Более точно я определяю предельную эффективность капитала как
величину, равную той учетной ставке, которая уравняла бы нынешнюю стоимость
ряда годовых доходов, ожидаемых от использования капитального имущества в
течение срока его службы, с ценой его предложения. Мы получаем таким образом
предельную эффективность отдельных видов капитального имущества. Наибольшая
из этих предельных эффективностей может тогда рассматриваться как предельная
эффективность капитала в целом.
Читатель должен заметить, что предельная эффективность капитала
определяется здесь с точки зрения ожидаемого дохода и текущей цены
предложения капитального имущества. Она зависит от нормы дохода, которую
рассчитывают получить, вкладывая деньги во вновь произведенное имущество, а
не от ретроспективной оценки того, что принесло инвестирование в отношении к
его первоначальной стоимости по данным на конец срока службы имущества.
Если в течение некоторого периода времени происходит увеличение
инвестиций в какой-либо данный вид капитала, его предельная эффективность
уменьшается по мере того, как растут инвестиции,- отчасти потому, что
ожидаемый доход будет падать с ростом предложения данного вида капитала,
отчасти же потому, что, как правило, усиление нагрузки на мощности по
производству соответствующих капитальных благ вызовет возрастание их цены
предложения. Второй из этих факторов обычно более важен при установлении
равновесия для коротких промежутков времени, но с рассмотрением более
продолжительных периодов возрастает значение первого фактора. Таким образом,
для каждого вида капитала мы можем построить график, показывающий, насколько
в течение данного периода должны возрасти инвестиции в этот вид имущества,
чтобы его предельная эффективность упала до любой заданной величины. Мы
можем затем объединить эти графики для всех различных видов капитала,
получив таким образом график, связывающий величину совокупных инвестиций с
соответствующей предельной эффективностью капитала в целом. Назовем его
графиком инвестиционного спроса, или, иначе, графиком предельной
эффективности капитала.
Понятно, что действительная величина текущих инвестиций будет стремиться
расти до тех пор, пока не останется больше никаких видов капитального
имущества, предельная эффективность которых превышала бы текущую норму
процента. Другими словами, величина инвестиций стремится к той точке на
графике инвестиционного спроса, где предельная эффективность совокупного
капитала равна рыночной норме процента (66) . То же самое может быть
выражено следующим образом. Если Qr есть ожидаемый доход от имущества в
момент времени r и dr представляет нынешнюю ценность одного фунта
стерлингов, предстоящего к получению через r лет при текущей норме процента,
то (Qrdr есть цена спроса на инвестиции. Их величина достигнет такого
уровня, при котором (Qrdr сравняется с ценой предложения инвестиций, как она
была определена выше. Если же, с другой стороны, (Qrdr не достигает цены
предложения, тогда текущие инвестиции в имущество, о котором идет речь, не
будут осуществлены.
Отсюда следует, что побуждение к инвестированию зависит отчасти от
графика инвестиционного спроса и отчасти от нормы процента. Только в конце
книги четвертой можно будет дать полную картину факторов, определяющих норму
процента во всей их реальной сложности. Однако я прошу читателя уже здесь
заметить себе, что ни знание ожидаемого дохода от имущества, ни знание
предельной эффективности этого имущества еще не дают нам возможности судить
как о норме процента, так и о текущей стоимости имущества. Необходимо
вывести норму процента из какого-либо другого источника, и лишь тогда мы
сможем оценить стоимость имущества путем "капитализации" его ожидаемого
дохода.
II
Как связано данное выше определение предельной эффективности капитала с
широко распространенными терминами? Предельная производительность, или
доход, эффективность, или полезность, капитала - таковы термины, которыми мы
все часто пользуется. Однако, изучая экономическую литературу, не так-то
легко найти в ней ясное изложение того, что же обычно имеют в виду
экономисты под этими терминами.
Имеются по меньшей мере три неясных пункта, которые требуют уточнения.
Начнем с того, что не понятно, идет ли речь о приращении в единицу времени
продукта в натуральном выражении благодаря использованию добавочной
натуральной единицы капитала или же о приращении ценности продукта в связи с
возрастанием ценности дополнительной единицы используемого капитала. В
первом случае возникают трудности с определением натуральной единицы
капитала, что, как я полагаю, и невозможно, и не нужно. Конечно, можно
сказать, что десять рабочих снимут больше пшеницы с известного участка
земли, если они смогут использовать некоторые добавочные машины; но я не
знаю иного способа свести это к понятному арифметическому соотношению иначе,
как в стоимостных величинах. Тем не менее в многочисленных дискуссиях по
этому вопросу, похоже, затрагивалась главным образом в том или ином смысле
физическая производительность капитала, хотя авторы и не выражались
достаточно ясно.
Во-вторых, возникает вопрос, является ли предельная эффективность
капитала некоторой абсолютной величиной или же она выступает как
соотношение. Контексты, в которых она фигурирует, и обыкновение трактовать
ее как величину той же размерности, что и норма процента, как будто склоняют
к тому, чтобы считать ее соотношением. Однако обычно не разъясняется,
соотношение каких именно двух величин имеется в виду.
Наконец, существует различие, пренебрежение которым порождает больше
всего путаницы и недоразумений,- различие между приращением ценности,
получаемым благодаря использованию добавочного капитала в сложившейся
ситуации, и рядом приращений, получаемых в течение всего срока службы
добавочного капитального имущества, т. е. различие между Q1 и Q1, Q2, ,Qn...
Это поднимает целую проблему о роли предположений экономической теории. В
большинстве дискуссий о предельной эффективности капитала не уделялось
никакого внимания всем членам указанного ряда, помимо Q1.
Это, однако, нельзя оправдать, разве что оставаясь в рамках статической
теории, где все Q равны. Принятая теория распределения, в которой
предполагается, что капитал в каждый текущий период времени получает свой
предельный продукт, правомерна лишь для неподвижного состояния. Совокупный
текущий доход от капитала не имеет прямого отношения к его предельной
эффективности. В то же время текущий доход от предельной единицы капитала
(т. е. доход от капитала, участвующий в определении цены предложения
продукции) равен предельным издержкам использования, что также не имеет
Непосредственной связи с предельной эффективностью капитала.
Поражает, как я уже сказал, удивительное отсутствие ясности в этом
вопросе. В то же время я полагаю, что данное мною определение весьма близко
подходит к тому, что имел в виду Маршалл. Маршалл сам применял выражение
"предельная чистая эффективность" фактора производства, или, иначе,
"предельная полезность капитала". Ниже дается сводка высказываний, наиболее
близко относящихся к данному вопросу, которые я смог найти в его "Принципах"
(67) . Для того чтобы передать существо мысли Маршалла, я соединил вместе
некоторые фразы, которые в его тексте разделены:
"На какой-либо фабрике добавочные машины стоимостью 100 фунтов стерлингов
могут быть применены таким образом, чтобы без дополнительных расходов
обеспечить добавочные 3 фунта стерлингов ежегодной чистой выручки фабрики за
вычетом амортизации этих машин. Если инвесторы вкладывают капитал всюду, где
они рассчитывают получить высокую прибыль, и если, после того как это
сделано и равновесие установлено, указанный доход все еще покрывает, притом
в точности, расходы по применению этих машин, то мы можем заключить отсюда,
что годовая норма процента составляет 3%. Однако примеры такого рода
обнаруживают лишь часть тех внутренних сил, которые определяют стоимость. Их
невозможно развернуть ни в теорию процента, ни в теорию заработной платы, не
впадая в порочный круг... Предположим, что норма процента равна 3% годовых
по вполне надежным ценным бумагам и что производство шляп поглощает капитал
в 1 млн. фунтов стерлингов. Это означает, что производители шляп могут
использовать капитал стоимостью 1 млн. фунтов с такой выгодой, что
предпочитают платить за его использование 3% в год, нежели вовсе обойтись
без него. Могут существовать машины, от которых промышленники не отказались
бы и при 20% годовых. Если же эта норма равна 10%, то было бы использовано
больше машин; при 6% - еще больше; при норме 4% - еще больше и, наконец, при
норме 3% машин применялось бы еще больше. При том объеме, который таким
образом достигнут, предельная полезность оборудования, т. е. полезность того
оборудования, цена которого как раз покрывает издержки по его применению,
измеряется 3%".
Из сказанного ясно, что Маршалл хорошо сознавал, что мы впадаем в
порочный круг, когда пытаемся определить, следуя по этой цепи рассуждений,
какова же в действительности норма процента (68) . В приведенном отрывке он
как будто соглашается с вышеизложенным взглядом, что норма процента
определяет уровень, до которого поднимутся новые инвестиции при данном
графике предельной Эффективности капитала. Если норма процента равна 3%, то
это означает, что никто не станет платить 100 фунтов стерлингов за машину,
не рассчитывая увеличить на 3 фунта свою годовую чистую выручку после оплаты
издержек и амортизационных отчислений. Однако в гл. 14 мы увидим, что в
других высказываниях Маршалл был менее осторожен, хотя он и отступал всякий
раз, когда чувствовал, что его рассуждения делаются слишком шаткими.
Проф. Ирвинг Фишер дал в своей "Теории процента" (1930 г.) определение
того, что он называет "норма дохода сверх издержек", совпадающее с моим
определением предельной эффективности капитала, хотя он и не применял этот
термин. "Норма дохода сверх издержек,- пишет он,- есть такая учетная ставка,
которая, будучи использована при расчете приведенной стоимости всех затрат и
текущей стоимости всех доходов, делает эти величины равными" (69) . Проф.
Фишер объясняет, что размер инвестиций, осуществляемых в любой сфере,
зависит от нормы дохода (за вычетом издержек), взятого в сравнении с нормой
процента. Чтобы стимулировать новые инвестиции, "норма дохода (за вычетом
издержек) должна превышать норму процента" (70) . "Эта введенная нами новая
величина играет главную роль в той части теории процента, где исследуются
возможности инвестирования" (71) . Таким образом, проф. Фишер применяет свое
понятие нормы дохода (за вычетом издержек) в том же смысле и для таких же
точно целей, как я понятие предельной эффективности капитала.
III
Наибольшая путаница в вопросе о значении и смысле понятия предельной
эффективности капитала возникла из-за непонимания того факта, что эта
эффективность зависит от ожидаемого дохода от капитала, а не только от его
текущей отдачи. Лучше всего проиллюстрировать это, указав на воздействие,
которое оказывают на предельную эффективность капитала ожидаемые в будущем
изменения издержек производства - будь то в результате изменений в цене
труда (т. е. в единице заработной платы) или в результате нововведений и
перестройки технологии. Продукция, выпускаемая на ныне изготовленном
оборудовании, на протяжении всей его службы должна конкурировать с
продукцией, выпускаемой с помощью нового оборудования, произведенного в
последующие периоды времени, и, возможно, при более низкой цене труда или же
с применением усовершенствованных технических средств, что дает возможность
довольствоваться более низкой ценой выпускаемой продукции; причем это новое
оборудование будет применяться во все больших масштабах, пока цена выпуска
не упадет до соответствующего уровня. Кроме того, предпринимательская
прибыль (в денежном выражении) от использования оборудования - старого или
нового - понизится, если в целом будет выпускаться более дешевая продукция.
В той мере, в какой подобные сдвиги предусматриваются заранее как более или
менее вероятные, предельная эффективность капитала, введенного в действие в
настоящий момент, соответственно убывает.
Это является фактором, посредством которого предположения об изменении
ценности денег воздействуют на объем текущего выпуска. Предположение о
понижении ценности денег стимулирует инвестиции (и, следовательно, повышает
общую занятость), поскольку оно сдвигает вверх график предельной
эффективности капитала, т. е. график инвестиционного спроса. Предположение о
повышении ценности денег оказывает депрессивное влияние, ибо оно сдвигает
вниз график предельной эффективности капитала.
Эта истина как раз и лежит в основе теории, разработанной проф. Ирвингом
Фишером, по проблеме, которую он первоначально называл "Повышение ценности и
процент", а именно, что существует различие между номинальной (денежной) и
реальной нормой процента, причем последняя равна первой лишь с поправкой на
изменение ценности денег. В том виде, в каком эта теория изложена, нелегко
уловить ее смысл, ибо неясно, допускается ли возможность предвидения
изменений ценности денег или нет. Одно из двух: если они никак не.
предусматриваются заранее, они не окажут воздействия на текущие дела; если
же предусматриваются, тогда цены наличных благ тотчас установятся на таком
уровне, что выгоды держателей денег и владельцев товаров уравновесятся и
держатели денег не смогут уже ни выиграть, ни проиграть от изменений в норме
процента, компенсирующих изменения ценности ссуженных денег, ожидаемые в
течение срока займа. Не отменяет эту дилемму и уловка проф. Пигу, который
предположил, что одни люди предусматривают будущие изменения ценности денег,
а другие нет.
Ошибочным является предположение, будто норма процента, а не предельная
эффективность наличного фонда капитала является именно тем фактором, на
который непосредственно реагируют будущие изменения ценности денег. Цены
существующих активов всегда автоматически подстраиваются под изменения
ожиданий относительно будущей ценности денег. Значение подобных изменений в
ожиданиях заключается в том, что они воздействуют (через предельную
эффективность капитала) на готовность производить новые активы.
Стимулирующий эффект ожидаемого роста цен обусловлен не повышением в связи с
этим нормы процента (было бы странным так стимулировать выпуск - ведь, если
растет норма процента, в той же степени ослабляется стимулирующий эффект), а
повышением в связи с этим предельной эффективности данного фонда капитала.
Если бы норма процента повышалась pari passu с предельной эффективностью
капитала, ожидание роста цен не оказало бы никакого стимулирующего влияния.
Ведь стимул к расширению выпуска определяется тем, насколько предельная
эффективность капитала растет относительно нормы процента. Несомненно,
теорию проф. Фишера было бы гораздо лучше изложить с применением понятия
"реальная норма процента", считая ее такой нормой процента, которая, будучи
установлена в ответ на изменение ожиданий относительно будущей ценности
денег, исключила бы влияние этих изменений на текущий выпуск (72) .
Следует заметить, что ожидание падения нормы процента окажет понижающий
эффект на график предельной эффективности капитала, поскольку оно означает,
что выпуск продукции на оборудовании, произведенном сегодня, должен будет на
протяжении какой-то части его срока службы конкурировать с выпуском на
оборудовании, эффективном и при более низкой чистой выручке. Указанное
ожидание не окажет большого депрессивного влияния, поскольку представления о
будущих ставках процента по займам разных сроков отчасти найдут отражение в
совокупности ставок, действующих на сегодняшний день. Но некоторое
депрессивное влияние все же возможно, так как продукции, выпущенной к концу
службы ныне произведенного оборудования, возможно, придется конкурировать с
продукцией, полученной на более новом оборудовании, соответствующем более
низкой норме дохода вследствие снижения нормы процента в периоды, следующие
после завершения срока службы ныне произведенного оборудования.
Важно понять зависимость предельной эффективности данного фонда. капитала
от изменений в ожиданиях, ибо именно эта зависимость главным образом и
обусловливает подверженность предельной эффективности капитала довольно
резким колебаниям, которые объясняют экономический цикл. Ниже, в гл. 22, мы
покажем, что ряд сменяющих друг друга подъемов и падений может быть описан и
проанализирован в связи с колебаниями предельной эффективности капитала
относительно нормы процента.
IV
На объем инвестиций влияют два вида риска, которые обычно путают, но
которые необходимо различать. Первый из них - это риск предпринимателя или
заемщика, возникающий ввиду сомнений насчет того, удастся ли ему
действительно получить тот ожидаемый доход, на который он рассчитывает. Если
человек ставит на карту свои собственные деньги, тогда речь идет только об
этом виде риска.
Но там, где существует система одалживания и ссужения денег, под которой
я подразумеваю предоставление ссуд под реальное обеспечение или под честное
имя заемщика, имеет место второй вид риска, который мы можем назвать риском
заимодавца. Он может быть связан либо с сомнением в честности должника, т.
е. с опасностью умышленного банкротства или других попыток уклониться от
выполнения обязательств, либо же с возможностью того, что размер обеспечения
окажется недостаточным, т. е. с опасностью невольного банкротства из-за
неоправдавшихся расчетов заемщика. Можно было бы добавить сюда еще и третий
вид риска - тот, который связан с возможным изменением ценности единицы
денежного стандарта, вследствие чего денежная ссуда в известной степени
менее надежная форма богатства, нежели реальное имущество. Впрочем, такая
возможность должна целиком или почти целиком отразиться и, следовательно,
компенсироваться в цене реального имущества длительного пользования.
Заметим теперь, что первый вид риска представляет собой в известном
смысле необходимые общественные издержки, хотя они и поддаются уменьшению
как посредством взаимного выравнивания риска, так и путем повышения точности
предвидения. Но второй вид риска является чистым добавлением к стоимости
инвестиций, которого не было бы, если бы кредитор и заемщик выступали как
одно лицо. Кроме того, здесь возникает частичное дублирование
предпринимательского риска, оценка которого дважды прибавляется к чистой
норме процента при определении величины минимального ожидаемого дохода,
достаточного для решения инвестировать. Ведь если предприятие является
рискованным, заемщик захочет, чтобы разница между ожидаемым доходом и нормой
процента, по которой он сочтет целесообразным занять деньги, была более
значительной. Одновременно тот же самый мотив побудит заимодавца настаивать
на большем повышении назначаемой им ставки над чистой нормой процента, чтобы
ему было выгодно ссужать деньги (за исключением тех случаев, когда заемщик
обладает настолько прочным положением и богатством, что в состоянии
предложить самое надежное обеспечение). Надежда на весьма благоприятный
результат, которая как-то уравновешивает риск с точки зрения заемщика, не
может служить утешением для заимодавца.
Этому удвоению известной доли риска, насколько я знаю, до сих пор не
придавали особого значения, но оно может оказаться важным в определенных
обстоятельствах. В период бума общераспространенная оценка степени риска со
стороны как должника, так и кредитора имеет тенденцию становиться необычайно
и неблагоразумно низкой.
V
График предельной эффективности капитала имеет фундаментальное значение,
потому что в основном через этот фактор (гораздо больше, чем через норму
процента) предполагаемое будущее влияет на настоящее. Ошибочное определение
предельной эффективности капитала как текущего дохода от капитального
оборудования (это было бы справедливо лишь в статической ситуации, где нет
меняющегося будущего, которое могло бы повлиять на настоящее) привело в
теории к разрыву связи между настоящим и будущим. Даже норма процента есть,
по существу, феномен краткосрочного характера (73) ; и если свести к такому
же положению и предельную эффективность капитала, мы лишим себя какой бы то
ни было возможности непосредственно включить влияние будущего в анализ
существующего равновесия.
Тот факт, что за построениями современной экономической теории часто
кроется предположение о статическом состоянии, вносит в нее значительный
элемент нереальности. Но введение понятия издержек использования и
предельной эффективности капитала, как они были определены выше, поможет,
как я думаю, приблизить теорию к действительности, ограничившись минимумом
необходимых поправок.
Именно из-за существования оборудования с длительным сроком службы в
области экономики будущее связано с настоящим. Поэтому нашим общим принципам
мышления соответствует тот вывод, что расчеты на будущее должны оказывать
воздействие на настоящее через цены спроса на оборудование с длительным
сроком службы.
ГЛАВА 12
Состояние долгосрочных предположений
I
В предшествующей главе мы установили, что масштаб инвестиций зависит от
отношения между нормой процента и графиком предельной эффективности
капитала, связывающим эту величину с размером текущих инвестиций, причем
предельная эффективность капитала отражает отношение между ценой предложения
капитального имущества и его ожидаемым доходом. В данной главе мы рассмотрим
более детально некоторые из факторов, которые определяют ожидаемый доход от
имущества.
Соображения, на которых основываются расчеты ожидаемого дохода,- это
отчасти действительные факты, которые мы можем знать более или менее
определенно, и отчасти будущие события, которые можно лишь предсказывать с
большей или меньшей уверенностью. Среди первых можно упомянуть наличные
запасы капитального имущества различных типов и в целом, а также величину
существующего потребительского спроса на товары, для эффективного
производства которых требуется применение капитала в относительно большем
масштабе. Ко второй категории относятся изменения в типах и объемах запасов
капитального имущества и во вкусах потребителей, размеры эффективного спроса
в последовательные моменты времени, относящиеся к периоду эксплуатации
соответствующих инвестиций, а также изменения заработной платы в денежном
выражении, которые могут произойти в течение этого времени. Субъективную
оценку факторов, относящихся к этой второй группе, мы можем обобщенно
определить как состояние долгосрочного предположения в отличие от
краткосрочного предположения, на основе которого производитель оценивает,
что он получит за готовый продукт, если начнет его производство сегодня на
имеющемся оборудовании (мы рассматривали этот вопрос в гл. 5).
Оценивая виды на будущее, было бы безрассудно придавать большой вес
вещам, весьма неопределенным (74) . Разумнее руководствоваться в
значительной степени теми фактами, которым мы доверяем, даже если от них и
не столь многое зависит по сравнению с другими фактами, о которых, однако,
мы имеем лишь смутное и слабое представление. По этой причине факты
сегодняшнего дня входят, так сказать, в непропорционально большой степени в
формирование наших долгосрочных предположений. Такова обычная практика -
брать существующую ситуацию и проецировать ее на будущее, внося поправки
лишь в той мере, в какой у нас имеются определенные основания ожидать
перемен.
Состояние долгосрочного предположения, на котором основываются наши
решения, зависит поэтому не только от того, что мы можем прогнозировать как
наиболее вероятное. Оно зависит также от уверенности, с которой мы делаем
этот прогноз, от того, в какой мере мы считаемся вероятностью, что наш
лучший прогноз окажется совершенно ложным. Если мы ожидаем больших перемен,
но весьма нечетко представляем себе, какую именно форму примут эти перемены,
то наша уверенность будет слабой.
Люди практические всегда уделяют самое пристальное и заботливое внимание
тому, что они называют состоянием уверенности. Однако экономисты не
проанализировали как следует этот феномен, отделываясь, как правило, общими
словами. В частности, остался как-то в тени тот факт, что состояние
уверенности имеет отношение к экономической проблематике именно потому, что
оно оказывает значительное влияние на график предельной эффективности
капитала. Не существует двух отдельных факторов, воздействующих на размер
инвестиций, а именно: графика предельной эффективности капитала и состояния
уверенности. Последнее имеет значение в силу того, что оно является одним из
главных факторов, определяющих график предельной эффективности капитала,
или, что то же самое, график инвестиционного спроса.
Немного, однако, можно сказать о состоянии уверенности априори. Наши
выводы на этот счет должны опираться главным образом на фактические
наблюдения за состоянием рынков и психологией бизнеса. По этой причине
приведенное ниже отступление будет отличаться по уровню абстракции от
основного материала книги.
Для удобства изложения при последующем рассмотрении состояния уверенности
мы будем предполагать, что норма процента остается неизменной. Кроме того,
на протяжении последующих параграфов мы будем изображать дело таким образом,
будто размеры инвестиций меняются лишь в связи с изменением ожидаемого от
них дохода независимо от изменений нормы процента (по которой этот ожидаемый
доход капитализируется). Впрочем, воздействие изменений нормы процента
нетрудно учесть дополнительно к воздействию изменений состояния уверенности.
III
Весьма примечательным фактом является крайняя ненадежность тех сведений,
на основе которых нам приходится оценивать предполагаемый доход. Наши
познания о факторах, которые будут определять доход от инвестиции через
несколько лет, обычно весьма слабы, а зачастую ничтожны. Говоря откровенно,
приходится признать, что круг сведений, используемых нами для оценки дохода
от железной дороги, медного рудника, текстильной фабрики, патентованного
лекарства, атлантического лайнера или дома в лондонском Сити, который может
быть получен спустя, скажем, десять лет (или даже пять лет), стоит мало, а
иногда и вовсе ничего не стоит. Действительно, те, кто серьезно пытается
давать подобные оценки, так часто оказываются в меньшинстве, что их действия
отнюдь не оказывают определяющего влияния на рынок.
В прежние времена, когда предприятия принадлежали главным образом тем,
кто сам вел дела, или их друзьям и компаньонам, инвестиции определялись
наличием людей сангвинического темперамента и творческого склада; бизнес они
воспринимали скорее как жизненное призвание и в действительности нисколько
не полагались на скрупулезные подсчеты ожидаемого дохода. Дело носило
отчасти характер лотереи, хотя окончательный результат во многом зависел от
того, оказывались ли способности и характер предпринимателя выше или ниже
среднего уровня. Некоторые терпели неудачу, иные преуспевали. Но даже задним
числом никто не мог сказать, были ли средние доходы на единицу
инвестированной суммы больше или меньше господствующей нормы процента или
равны ей. Впрочем, если исключить случаи эксплуатации природных ресурсов и
монополий, фактические средние доходы от инвестиций, вероятно, не
оправдывали связанных с ними надежд даже в периоды подъема и процветания.
Деловые люди ведут игру, в которой переплетаются ловкость и удача, а средние
результаты которой неизвестны участникам. Если бы человеку по его природе не
свойственно было искушение рискнуть испытать удовлетворение (помимо прибыли)
от создания фабрики, железной дороги, рудника или фермы, то на долю одного
лишь холодного расчета пришлось бы не так уж много инвестиций. Решения
инвестировать капитал в частные предприятия старого
типа означали, однако, что нельзя было беспрепятственно взять обратно
вложенные деньги - не только с точки зрения общества в целом, но также и для
отдельного лица. С отделением управленческих функций от собственности на
капитал, что стало обычным для сегодняшнего дня, с развитием организованного
рынка инвестиций в дело вступает новый важный фактор, который иногда
способствует инвестициям, но иногда чрезвычайно увеличивает неустойчивость
системы. Там, где нет рынка ценных бумаг, нет смысла переоценивать
инвестиции, как мы это обычно делаем. Но фондовая биржа переоценивает
множество инвестиций ежедневно, и эти переоценки дают возможность отдельным
лицам (хотя и не им всем в совокупности) пересмотреть степень своего участия
в предприятии. Дело обстоит таким же образом, как если бы фермер, взглянув
на барометр после завтрака, решил изъять свой капитал из сельского хозяйства
между 10 и II часами утра, после чего стал бы размышлять, не вернуться ли
ему к этому занятию через пару дней. Ежедневные переоценки на фондовой
бирже, хотя они и направлены прежде всего на то, чтобы содействовать
переходу уже осуществленных вложений от одного лица к другому, неизбежно
оказывают решающее влияние и на уровень текущих вложений. Ибо нет смысла
создавать новое предприятие с большими издержками, чем сумма, за которую
можно купить такое же существующее предприятие. В то же время есть стимул
израсходовать на новый проект сумму, казалось бы, непомерно большую, если
есть возможность разместить соответствующие акции на фондовой бирже и
получить немедленную прибыль (75) . Таким образом, некоторые категории
инвестиций регулируются скорее средними предположениями тех, кто совершает
сделки на фондовой бирже (и находящими отражение в курсах акций), нежели
расчетами профессиональных предпринимателей, т. е. предположениями в
подлинном смысле (76) . Как же осуществляются на практике эти ежедневные,
даже ежечасные переоценки уже вложенного капитала, значение которых так
велико?
IV
На практике мы молчаливо соглашаемся, как правило, опираться на то, что в
действительности является условностью. Суть этой условности - хотя она,
конечно, не так уж проста - заключается в допущении, что существующее
положение дел будет сохраняться неограниченно долго, если только у нас нет
особых оснований ждать перемен. Это не означает, что мы в самом деле верим в
неограниченно долгое сохранение существующего положения дел. Весь наш опыт
говорит о том, что это совершенно невероятно. Действительные результаты
инвестиций за целый ряд лет редко согласуется с первоначальными
предположениями. Не подходит и способ рационально обосновать наше поведение
ссылкой на то, что для человека, находящегося в полном неведении, ошибки в
том или другом направлении равновероятны, так что ему остается сформировать
некое среднестатистическое предположение, основывающееся на этих равных
вероятностях. Ведь легко показать, что предположение об арифметическом
равенстве вероятностей, основывающееся на ситуации полного неведения, ведет
к абсурду. На практике мы исходим из того, что существующая рыночная оценка,
как бы она ни сложилась, точно отражает имеющиеся у нас знания факторов,
которые будут влиять на доход от инвестиций, и что эта оценка меняется лишь
в соответствии с изменением наших знаний. Между тем, философски рассуждая,
она не может быть таким единственно правильным отражением, поскольку
полученные нами знания не обеспечивают достаточной основы для предположений,
рассчитанных с математической точностью. Фактически на рыночную оценку
влияют и все те соображения, которые не имеют никакого отношения к
ожидаемому доходу.
Тем не менее вышеописанный условный метод расчета совместим с высокой
степенью преемственности и постоянства в наших делах до тех пор, пока можно
полагаться на то, что эта условность принимается всеми участниками.
В самом деле, если существуют организованные рынки инвестиций и если
можно полагаться на сохранение разделяемого всеми условного метода рыночной
оценки, инвестор вправе подбадривать себя той мыслью, что единственный риск,
на который он идет,- это возможность появления новой информации относительно
ближайшего будущего, о вероятности чего он может попытаться составить свое
собственное мнение; и вряд ли такая вероятность будет особенно велика.
Поскольку вышеназванное соглашение сохраняет силу, только такие перемены
могут оказать влияние на объем его инвестиции, и инвестору не грозит
опасность потерять сон только из-за того, что он не имеет ни малейшего
представления, сколько будет стоить вложенный им сегодня капитал десять лет
спустя. Таким образом, отдельный инвестор с достаточным основанием считает
свое вложение "надежным" в отношении коротких периодов времени, а значит, и
в отношении последовательности любого числа коротких периодов, если он может
быть вполне уверен в том, что не рухнут условия игры; и считает, что поэтому
у него есть возможность пересмотреть свое суждение и изменить размер
вложенного им капитала, прежде чем успеет произойти что-нибудь серьезное.
Инвестиции, будучи "закрепленными" с общественной точки зрения, становятся
тем самым "ликвидными" для отдельных лиц.
Механизм такого рода, как я уверен, и явился основой, на которой
сложились наши ведущие рынки капиталов. И нет ничего удивительного в том,
что условность, на которую он опирается и которая с абсолютной точки зрения
выглядит столь произвольной, имеет свои слабости. Именно ее непрочность и
создает в немалой степени современную проблему обеспечения достаточных
размеров инвестиций.
V
Можно вкратце упомянуть ряд факторов, благодаря которым эта непрочность
особенно заметна.
1. В совокупных капиталовложениях общества постепенно растет доля акций,
которые принадлежат лицам, не принимающим участия в управлении и не
обладающим специальными знаниями о вещах, имеющих отношение к настоящему или
будущему данной отрасли. В результате серьезно ослаблен элемент
действительного знания в оценке соответствующих предприятий или бумаг как
теми, кто владеет ими, так и теми, кто намеревается их купить.
2. Ежедневные колебания прибылей от текущих вложений капитала, которые
явно носят преходящий характер и незначительны по размерам, имеют тенденцию
оказывать до абсурда чрезмерное влияние на рынок. Говорят, например, что
акции американских компаний, производящих лед, летом, когда прибыли в
соответствии с сезоном повышаются, продаются, как правило, по более высокой
цене, чем зимой, когда лед никому не нужен. День, когда в Англии не работают
банки, может поднять рыночную цену британских железных дорог на несколько
миллионов фунтов стерлингов.
3, Условная оценка, которая складывается как результат массовой
психологии большого числа несведущих индивидуумов, подвержена резким
изменениям под влиянием внезапных колебаний в мнениях, обусловленных
факторами, которые в действительности не имеют большого значения для
ожидаемых доходов: да и нет достаточных оснований ждать устойчивости этой
оценки. В частности, в неспокойные времена, когда в меньшей степени, чем
обычно, можно рассчитывать на неопределенно долгое сохранение существующего
положения дел, хотя и не было явных поводов ждать каких-то определенных
перемен, рынок попадает под влияние смены оптимистического и
пессимистического настроений, которые не имеют разумных причин и все же в
известном смысле закономерны там, где отсутствует солидная база для здравых
расчетов.
4. Есть еще одна характерная деталь, которая особенно заслуживает нашего
внимания. Можно было бы полагать, что конкуренция между квалифицированными
профессионалами, обладающими рассудительностью и знаниями выше уровня
среднего частного инвестора, нейтрализует причуды неосведомленного
индивидуума, предоставленного самому себе. На деле, однако, энергия и
искусство профессиональных инвесторов и биржевых игроков часто направляются
в иную сторону. Большинство этих лиц в действительности весьма озабочены не
тем, чтобы составить наилучший долгосрочный прогноз ожидаемого дохода от
инвестиций за все время их эксплуатации, а тем, чтобы предугадать немного
раньше широкой публики изменения в системе взаимно разделяемых условностей
как основы рыночной оценки. Их интересует не реальная стоимость какого-то
объекта вложения капитала для человека, который покупает его с тем, чтобы
"приберечь" его для себя, а то, как рынок будет оценивать его под влиянием
массовой психологии через три месяца или через год. При этом такое поведение
отнюдь не является результатом какой-либо дурной наклонности. Оно неизбежно
связано с рынком инвестиций, организованным, как было описано выше. Ведь не
имеет смысла вкладывать 25 ед. капитала в предприятие или ценные бумаги,
ожидаемый доход от которых оправдывает, по вашему мнению, даже и затрату в
30 ед., если в то же время вы полагаете, что спустя три месяца рынок оценит
их в 20 ед.
Итак, профессиональный инвестор волей-неволей вынужден уделять внимание
предвидению надвигающихся перемен, будь то новые данные или изменения в
общей атмосфере - точнее, тех из них, которые, как он видит из опыта,
оказывают наибольшее влияние на массовую психологию рынка. Таково неизбежное
порождение рынков инвестиций, организованных во имя так называемой
ликвидности. Ни один из принципов ортодоксальной финансовой науки,
несомненно, не является более антисоциальным, чем фетиш ликвидности -
доктрина, согласно которой высшая добродетель для инвестиционных институтов
- это концентрировать свои ресурсы в "ликвидных" ценных бумагах. При этом не
учитывается, что для общества в целом не существует такой вещи, как
ликвидность вложенного капитала. Социальной целью квалифицированно
осуществляемых инвестиций должно быть разрушение темных туч времени и
невежества, заволакивающих наше будущее. Фактическая же личная цель
большинства квалифицированных инвесторов сегодня - это "опередить пулю", как
метко выражаются американцы, перехитрить толпу и сплавить поддельную или
истертую монету ближнему.
Это состязание в хитроумии - в том, чтобы предугадать за месяц-другой
вперед, на чем будет основываться условная оценка, а вовсе не в том, чтобы
оценить ожидаемый доход от инвестиций за долгий ряд лет,- не требует даже
наличия простаков из публики, насыщающих утробы профессионалов; все это
профессионалы могут разыгрывать в своем собственном кругу. Также нет
необходимости в том, чтобы все простодушно верили, что условный базис оценки
действительно сохранит надолго свою силу. Это, так сказать, игра в "снап",
"старую деву", "музыкальные стулья" - развлечение, где побеждает тот, кто
скажет "снап" не слишком рано и не слишком поздно, кто отпасует "старую
деву" своему соседу раньше, чем закончится игра, кто захватит для себя стул
в тот момент, когда умолкнет музыка. В эти игры можно играть с удовольствием
и большим подъемом, хотя все играющие знают, что по кругу ходит именно
"старая дева" или что. когда умолкнет музыка, кто-то останется без стула.
Или, немного изменив сравнение, можно уподобить деятельность
инвесторов-профессионалов тем газетным конкурсам, в которых участникам
предлагается отобрать шесть самых хорошеньких лиц из сотни фотографий, и
приз присуждается тому, чей выбор наиболее близко соответствует среднему
вкусу всех участников состязания. Таким образом, каждый из соревнующихся
должен выбрать не те лица, которые он лично находит наиболее прелестными, а
те, которые, как он полагает, скорее всего удовлетворяют вкусам других,
причем все участники подходят к проблеме с той же точки зрения. Речь идет не
о том, чтобы выбрать самое красивое лицо по искреннему убеждению
выбирающего, и даже не о том, чтобы угадать лицо, действительно
удовлетворяющее среднему вкусу. Тут мы достигаем третьей степени, когда наши
способности направлены на то, чтобы предугадать, каково будет среднее мнение
относительно того, каково будет среднее мнение. И имеются, как я полагаю,
такие люди, которые достигают четвертой, пятой и еще более высоких степеней.
Читатель, может быть, заметит, что опытный человек, не поддаваясь этой
всеобщей атмосфере игры, будет продолжать вкладывать капитал в соответствии
с самыми достоверными долгосрочными предположениями, какие он только может
сформулировать, и, очевидно, получит в конечном счете большую прибыль за
счет других игроков. На это следует прежде всего ответить, что такие
здравомыслящие люди в самом деле существуют и что для рынка инвестиций
составляет огромную разницу, является ли их влияние преобладающим по
сравнению с азартными игроками или нет. Однако мы должны также добавить, что
имеется ряд факторов, представляющих угрозу для преобладающего влияния таких
людей на современных инвестиционных рынках. Инвестировать, основываясь на
подлинном долгосрочном расчете, в наши дни настолько трудно, что это едва ли
осуществимо. Тот, кто пытается это сделать, должен наверняка затратить
гораздо больше сил и подвергнуться большему риску, чем тот, кто старается
вернее толпы угадать, как эта толпа будет себя вести; и при равенстве их
способностей первый может сделать даже больше тяжелых ошибок. Опыт отнюдь не
доказывает, что инвестиционная политика, приносящая пользу с социальной
точки зрения, приносит одновременно ft наибольшую прибыль. Чтобы побороть
силы времени и наше невежество, требуется больше ума, чем для того, чтобы
"опередить пулю". Кроме того, жизнь не очень-то длинна, человек по природе
своей жаждет быстрых результатов и испытывает особый интерес к тому, чтобы
быстро делать деньги, и отдаленные выгоды дисконтируются им как средним
представителем своего рода из очень высокой ставки. Осуществить
профессиональную инвестицию - дело до предела утомительное и требующее
чрезмерного напряжения для любого, кто совершенно не склонен к азарту; кто
подвержен этому чувству, должен платить соответствующую дань. К тому же
инвестор, который намерен пренебречь текущими рыночными колебаниями,
нуждается для безопасности в более солидных ресурсах и не должен в
сколько-нибудь крупных размерах или даже вообще вести операции на занятые
деньги - еще одно соображение, почему доход от биржевой игры может быть
выше. Наконец, именно человек, осуществляющий долгосрочные вложения, т. е.
тот, кто более других содействует общественным интересам, на практике чаще
всего подвергается критике, кем бы ни управлялись инвестиционные фонды -
комитетами, правлениями или банками (77) . Вследствие самого существа своего
поведения он выглядит в глазах обывателя эксцентричным, несговорчивым и
чересчур смелым. Если он удачлив, это только утвердит общую веру в его
смелость; но если завтра ему не повезет, что вполне вероятно, то едва ли он
может рассчитывать на снисхождение. Мирская мудрость учит, что для
поддержания репутации лучше терпеть неудачи на проторенных путях, чем
добиваться успеха каким-либо способом, не входящим в разряд общепринятых.
5. До сих пор мы говорили главным образом о состоянии уверенности у
самого биржевого игрока или того, кто инвестирует в спекулятивных целях.
Может поэтому показаться, будто мы молчаливо предполагали, что если он лично
считает перспективы подходящими, то он получит неограниченную сумму по
рыночно-процентной ставке. Разумеется, это не так. Мы должны принимать во
внимание также и другую сторону состояния уверенности, а именно доверие
предоставляющим ссуды к тем, кто хочет занять у них денег, что иногда
определяют как состояние кредита. Резкое падение курсов акций, которое
оказывает гибельное влияние на предельную эффективность капитала, может быть
вызвано тем, что либо состояние уверенности у спекулянтов, либо состояние
кредита становится менее прочным. Но в то время как ослабления одного из
этих факторов достаточно для того, чтобы произошел крах, возвращение дел в
нормальное русло требует восстановления их обоих. Ибо если ослабления
кредита достаточно для того, чтобы вызвать крах, то его укрепление, будучи
необходимым условием оздоровления, не является все же единственным условием
для этого.
VI
Все эти соображения нельзя исключать из сферы внимания экономиста. Но их
необходимо рассматривать в правильной перспективе. Если мне позволят
применить термин спекуляция для обозначения действий, имеющих целью прогноз
психологии рынка, и термин предпринимательство для обозначения действий,
имеющих целью прогноз ожидаемого дохода от имущества за весь срок его
службы, то отнюдь не всегда спекуляция преобладает над предпринимательством.
Однако по мере того, как совершенствуется организация рынков инвестиций,
опасность преобладания спекуляции возрастает. На одном из величайших мировых
рынков инвестиций, а именно нью-йоркском, влияние спекуляции (в
вышеуказанном смысле) огромно. Даже за пределами финансовой сферы американцы
подвержены чрезмерной склонности к разгадыванию того, что думает средний
обыватель о мнении среднего обывателя; и эта национальная слабость получает
возмездие на фондовой бирже. Говорят, что американец редко помещает деньги
"ради дохода", как это все еще делают многие англичане. Он неохотно
инвестирует капитал, если не рассчитывает на увеличение его ценности. Это
лишь другой способ выражения того факта, что, расходуя деньги на инвестицию,
американец связывает свои надежды не столько с ее ожидаемым доходом, сколько
с благоприятными изменениями в совокупности психологических предположений,
на основе которых формируется рыночная оценка. Иными словами, он выступает
как спекулянт в отмеченном выше смысле. Спекулянты не приносят вреда, если
они остаются пузырями на поверхности ровного потока предпринимательства.
Однако положение становится серьезным, когда предпринимательство
превращается в пузырь в водовороте спекуляции. Когда расширение
производственного капитала в стране становится побочным продуктом
деятельности игорного дома, трудно ожидать хороших результатов. Если
смотреть на Уолл-стрит как на институт, социальное назначение которого
заключается в том, чтобы направлять новые инвестиции по каналам,
обеспечивающим наибольший доход в смысле будущей выгоды, то его достижения
никак нельзя отнести к разряду выдающихся триумфов капитализма, основанного
на laissez-faire. Это и не удивительно, если лучшие головы Уолл-стрита,
насколько я могу судить, заняты в действительности совсем другим делом.
Эти тенденции представляют едва ли не неизбежный результат существования
успешно организованных рынков "ликвидных" инвестиций. Обычно все согласны с
тем, что игорные дома должны быть труднодоступным и дорогим удовольствием.
Может быть, то же самое верно и в отношении фондовых бирж. То, что
Лондонская фондовая биржа менее грешна по сравнению с Уолл-стритом, можно
объяснить не столько особенностями национального характера, сколько тем
фактом, что для среднего англичанина Трогмортон-стрит* недоступна и очень
дорога по сравнению с Уолл-стритом для среднего американца. Разница между
покупной и продажной ценами акций, высокие комиссии маклеров и взимаемый
казначейством суровый налог на сделки с ценными бумагами - все, что
сопутствует операциям на Лондонской фондовой бирже,- понижают ликвидность
рынка в достаточной степени, чтобы значительная часть сделок, характерных
для Уолл-стрита (78) , стала здесь невозможной (хотя практика расчетов через
каждые две недели действует в противоположном направлении). Введение
значительного государственного налога на все виды биржевых сделок по
купле-продаже ценных бумаг могло бы оказаться наиболее полезной реформой для
того, чтобы смягчить преобладание спекуляции над предпринимательством в
Соединенных Штатах.
Зрелище современных рынков инвестиций нередко наводило меня на мысль, что
если бы сделать инвестирование капитала, подобно браку, долгосрочным и
нерасторжимым актом, прерываемым разве что смертью или какими-либо другими
вескими причинами, то это могло бы явиться полезным лекарством от наших
современных болезней. Ибо это вынудило бы инвестора обратить свой взор на
долгосрочные перспективы, и только на них. Однако уже ближайшее рассмотрение
этого средства обнаруживает его противоречивость, ибо выясняется, что
ликвидность рынков инвестиций часто способствует, а отнюдь не всегда
препятствует новым инвестициям. Ведь самый факт, что каждый индивидуальный
инвестор вправе рассчитывать на "ликвидность" своего участия в деле (хотя
это и не может быть верно для всех инвесторов, вместе взятых), успокаивает
его нервы и придает ему гораздо большую решимость идти на риск. Если
индивидуальные инвестиции сделать неликвидными, это могло бы серьезно
затруднить новые инвестиции, пока у людей остаются открытыми и иные пути
помещения своих сбережений. Такова дилемма. До тех пор пока для индивидуума
существует возможность использовать богатство в форме тезаврации или ссуды
денег, альтернатива, заключающаяся в покупке реальных капитальных активов,
не может стать для него очень уж притягательной (в особенности для человека,
который не управляет сам этими активами и вообще мало что знает о них по
существу), если не будет организованных рынков инвестиций, где
соответствующие активы можно легко превратить в деньги.
Единственным радикальным средством против кризиса уверенности,
приносящего столько бед экономике современного мира, было бы оставить
индивидууму лишь выбор между потреблением своего дохода и заказом на
производство конкретного капитального имущества, которое, пусть даже на
довольно зыбких основаниях, представляется индивидууму наиболее
многообещающим из доступных ему помещений капитала. Возможно, временами,
когда его обуревают особенно сильные сомнения относительно будущего, они
склонят индивидуума к тому, чтобы больше потреблять и меньше инвестировать.
Но чего можно было бы избежать, так это гибельных, все более накапливающихся
и далеко идущих последствий, проистекающих из того, что он сейчас может,
если находится во власти сомнений, не тратить свой доход ни на то, ни на
другое.
Те, кто подчеркивал социальную опасность тезаврирования денег, имели,
конечно, в виду нечто похожее на сказанное выше. Однако они не учли, что все
это может иметь место вне зависимости (или по крайней мере не в
пропорциональной зависимости) от масштабов тезаврации денег.
VII
Даже оставляя в стороне неустойчивость, связанную со спекуляцией,
приходится считаться еще с неустойчивостью, проистекающей из определенного
свойства человеческой природы, которое выражается в том, что заметная часть
наших действий, поскольку они направлены на что-то позитивное, зависит
скорее от самопроизвольного оптимизма, нежели от скрупулезных расчетов,
основанных на моральных, гедонистических или экономических мотивах.
Вероятно, большинство наших решений позитивного характера, последствия
которых скажутся в полной мере лишь по прошествии многих дней, принимается
под влиянием одной лишь жизнерадостности - этой спонтанно возникающей
решимости действовать, а не сидеть сложа руки, но отнюдь не в результате
определения арифметической средней из тех или иных количественно измеренных
выгод, взвешенных по вероятности каждой из них. Предпринимателям остается
лишь изображать деятельность, которая якобы направляется в основном
мотивами, сформулированными в их собственных планах на будущее, какими бы
искренними и правдивыми они ни были. Лишь в немного большей степени, чем
экспедиция на Южный полюс, предпринимательство основывается на точных
расчетах ожидаемого дохода. Поэтому, когда жизнерадостность затухает,
оптимизм поколеблен и нам не остается ничего другого, как полагаться на один
только математический расчет, предпринимательство хиреет и испускает дух -
даже если опасения потерпеть убытки столь же неосновательны, какими прежде
были надежды на прибыль.
Можно наверняка утверждать, что предпринимательство, уповая на будущее,
приносит пользу обществу в целом. Но частная инициатива будет на высоте лишь
в том случае, когда разумные расчеты дополняются и поддерживаются духом
жизнерадостности, чтобы мысль о конечном ущербе, в плену которой часто
оказываются пионеры,- как это отлично известно из опыта и нам, и им самим,-
просто отбрасывалась бы в сторону, подобно тому как здоровый человек
попросту не думает о смерти.
Это условие, к несчастью, дает о себе знать не только в том, что кризисы
и депрессии приобретают ненормально острый характер, но также в том, что и
экономическое процветание оказывается в чрезмерно большой степени зависимым
от политической и социальной атмосферы, созвучной духу рядового бизнесмена.
Если страх перед рабочим правительством или "новым курсом" подавляет
предпринимательство, то это не обязательно нужно считать результатом
благоразумного расчета или заговора с политическими целями. Это простое
следствие нарушения того хрупкого равновесия, в котором удерживается наш
стихийный оптимизм. Оценивая ожидаемый размах инвестиций, мы должны поэтому
принять во внимание нервы, склонность к истерии, даже пищеварение и реакции
на перемену погоды у тех, от чьей стихийной активности в значительной
степени и зависят эти инвестиции.
Отсюда нельзя сделать вывод, что все на свете зависит от игры
иррациональных сил человеческой психологии. Напротив, состояние долгосрочных
предположений нередко весьма устойчиво, а даже если это не так, то другие
факторы оказывают компенсирующее влияние. Надо помнить, что человеческие
решения, поскольку они воздействуют на будущее - в личных, политических или
экономических делах, не могут полагаться на строгие математически
обоснованные предположения, поскольку отсутствует база для их обоснования.
Именно наша врожденная жажда деятельности есть та сила, которая движет
миром; рациональная половина нашего "я" занимается, как умеет, отбором
альтернатив, рассчитывает там, где можно, однако она нередко оказывается во
власти наших капризов, настроений и желаний попытать счастья.
VIII
Существуют некоторые важные факторы, несколько смягчающие на практике
последствия нашего неправильного представления о будущем. Применение
операции сложных процентов, а также вероятность устаревания инвестиций с
течением времени объясняют, почему для большого числа отдельных инвестиций
ожидаемый доход совершенно правомерно определяется доходами сравнительно
близкого будущего. В наиболее важной группе инвестиций, рассчитанных на
весьма продолжительный срок, а именно в строительстве домов, риск часто
может быть переложен с инвестора на съемщика или по крайней мере поделен
между ними посредством долгосрочных контрактов, причем, с точки зрения
съемщика риск перекрывается выгодами непрерывности и прочности аренды. Для
другой важной группы долгосрочных инвестиций, а именно вложений в
предприятия общественного пользования, существенная доля ожидаемого дохода
практически гарантирована монопольными привилегиями вкупе с правом
устанавливать такие тарифы, которые обеспечили бы заранее оговоренную
прибыль. Наконец, все более увеличивается группа инвестиций, осуществляемых
непосредственно правительственными и муниципальными органами (или тех
инвестиций, по которым они принимают на себя риск). Эти органы, осуществляя
инвестиции, прямо исходят в качестве общей предпосылки из приносимых ими
перспективных социально полезных результатов, как бы сильно ни различались
эти инвестиции по их коммерческой выгодности. Здесь не пытаются
рассматривать как основание для удовлетворения тот факт, что математическое
предположение дохода больше или по меньшей мере равно текущей норме
процента, хотя уровень процента, который государственная организация должна
платить по своим займам, может сыграть главную роль при определении
посильного для нее размера инвестиций.
Оценив, таким образом, в полной мере важность тех последствий, которые
связаны с текущими изменениями в состоянии долгосрочных предположений в
отличие от изменений нормы процента, мы все-таки вправе признать за
последней, по крайней мере при нормальных обстоятельствах, очень серьезное,
хотя и не решающее, влияние на размеры инвестиций. Только опыт, однако,
может показать, в какой мере регулирование нормы процента способно
систематически стимулировать надлежащий объем инвестиций.
Со своей стороны я теперь отношусь несколько скептически к возможности
успеха чисто денежной политики, направленной на регулирование нормы
процента. Я рассчитываю на то, что государство, которое в состоянии взвесить
предельную эффективность капитальных благ с точки зрения длительных
перспектив и на основе общих социальных выгод, будет брать на себя все
большую ответственность за прямую организацию инвестиций. Впрочем,
представляется весьма вероятным, что колебания рыночной оценки предельной
эффективности различных типов капитальных активов, рассчитываемой по
принципам, которые я привел выше, будут слишком велики, чтобы их можно было
ослабить любыми практически возможными изменениями нормы процента.
ГЛАВА 13 Общая теория нормы процента
I
Мы показали в гл. 11, что, хотя существуют силы, под действием которых
величина инвестиций поднимается или падает, поддерживая тем самым равенство
предельной эффективности капитала и нормы процента, все же предельная
эффективность капитала, взятая сама по себе,- это совсем не то же самое, что
господствующая норма процента. Можно сказать, что график предельной
эффективности капитала определяет условия, на которых предъявляется спрос на
ссудные капиталы, необходимые для новых инвестиций, тогда как норма процента
определяет условия, на которых в данный момент предлагаются эти капиталы.
Поэтому для завершения нашей теории необходимо знать, чем определяется норма
процента.
В гл. 14 и в приложении к ней мы рассмотрим те ответы на этот вопрос,
которые были даны до сих пор. В общих чертах мы обнаружим, что норма
процента объяснялась обычно взаимодействием между графиком предельной
эффективности капитала и психологической склонностью к сбережению. Но
существует взгляд, согласно которому норма процента выступает как фактор,
обеспечивающий равновесие спроса на сбережения, предъявляемого теми, кто
решился на новые инвестиции при данной норме процента, с предложением
сбережений, складывающимся при этой же норме процента в результате
психологической склонности общества к сбережению. Этот взгляд изменится, как
только мы поймем, что невозможно вывести норму процента исходя лишь из
указанных двух факторов. Каков же тогда наш собственный ответ на этот
вопрос?
II
Индивидуальные психологические предпочтения во времени реализуются как
единство двух самостоятельных видов решений. Первый из них связан с тем
аспектом предпочтения во времени, который я назвал склонностью к
потреблению. Находясь под влиянием различных побуждений и стимулов,
склонность к потреблению определяет для каждого индивидуума, сколько он
потребит из своего дохода и сколько он зарезервирует из него в какой-либо
форме, обеспечивающей ему распоряжение будущим потреблением.
Но после того, как это решение принято, ему предстоит дальше решить, в
какой именно форме он будет держать в своих руках распоряжение будущим
потреблением, которое он зарезервировал,- из текущего ли дохода, или из
прошлых сбережений. Хочет ли он сделать это в форме, позволяющей осуществить
непосредственное, немедленное распоряжение (т. е. в деньгах или в чем-то их
заменяющем)? Или он готов отказаться на какой-то особый или же
неопределенный срок от этого непосредственного распоряжения, предоставив
будущей рыночной конъюнктуре определять, на каких условиях он сможет, если
это будет необходимо, обратить неликвидную форму распоряжения каким-либо
специфическим товаром в ликвидную форму распоряжения товарами вообще?*
Другими словами, какова степень его предпочтения ликвидности? Имеется в
виду, что предпочтение ликвидности индивидуума задается графиком, который
характеризует, какие количества своих ресурсов (оцененных в деньгах или
единицах заработной платы) данный индивидуум желает удерживать в форме денег
в различных ситуациях.
Мы увидим, что ошибка общепринятых теорий процента заключается в попытках
связать норму процента только с первым из отмеченных двух составных
элементов психологического предпочтения во времени, пренебрегая вторым.
Именно это упущение мы и должны постараться восполнить.
Должно быть совершенно ясным, что норма процента не может быть
вознаграждением за сбережение или выжидание как таковое. Ведь если человек
хранит свои сбережения в форме наличности, он не получает никакого процента,
хотя эти сбережения ничуть не хуже, чем другие! В противоположность такому
взгляду простое определение нормы процента заключается, в двух словах, в
том, что норма процента есть вознаграждение за лишение денег и ликвидности
на определенный период. Ведь норма процента как таковая есть не что иное,
как величина, обратная отношению суммы денег к тому, что можно получить,
расставаясь с возможностью распоряжаться этими деньгами на обусловленный
период времени (79) в обмен на долговое обязательство (80) .
Таким образом, норма процента в любое время, будучи вознаграждением за
расставание с ликвидностью, есть мера нежелания со стороны тех, кто владеет
деньгами, расставаться с непосредственным контролем над ними. Норма процента
- это не "цена", уравновешивающая спрос на ресурсы для инвестиции и
готовность воздержаться от текущего потребления. Это "цена", которая
уравновешивает настойчивое желание удерживать богатство в форме наличных
денег с находящимся в обращении количеством денег. Последнее означает, что,
если бы норма процента была ниже, т. е. вознаграждение за расставание с
наличностью понизилось, совокупное количество наличных денег, которое
публика хотела бы иметь на руках, превысило бы имеющееся предложение, а если
бы норма процента повысилась, образовался бы излишек наличных денег, которые
никто не хочет держать. Придерживаясь такого толкования, мы придем к выводу,
что количество денег - это еще один фактор, который в соединении с
предпочтением ликвидности определяет действительную норму процента в данных
обстоятельствах. Предпочтение ликвидности выступает как тенденция,
характеризующая функцию, или взаимосвязь потенциальных значений двух
величин. Эта тенденция определяет количество денег, которое люди желают
иметь на руках при данной норме процента, так что если r есть норма
процента, М - количество денег и L - функция предпочтения ликвидности, то мы
имеем М = L(r). Именно здесь и именно таким образом количество денег
вступает в теоретическую схему экономического процесса. Однако здесь следует
вернуться несколько назад и выяснить, почему же существует такая вещь, как
предпочтение ликвидности. В этой связи мы можем с пользой для дела применить
древнее разграничение денег как средства обращения и как "хранилища"
богатства. Если смотреть на деньги с первой точки зрения, то совершенно
ясно, что до известного предела имеет смысл пожертвовать определенной суммой
процентов ради сохранения ликвидности. Но если учитывать, что норма процента
никогда не бывает отрицательной, то спрашивается, почему находятся люди,
предпочитающие владеть своим богатством в форме, которая приносит малые
проценты (или вовсе не приносит их), вместо того, чтобы владеть им в форме,
которая приносит заметные проценты, предполагая, разумеется, на данной
стадии рассмотрения, что риск убытка одинаков как в отношении текущего счета
в банке, так и в отношении облигаций. Имеется, однако, необходимое условие,
без которого предпочтение ликвидности в отношении денег как средства
хранения богатства не могло бы иметь места.
Таким необходимым условием является неуверенность относительно будущей
нормы процента, т. е. относительно совокупности процентных ставок по займам
различных сроков, которые будут превалировать в будущем. Если бы можно было
с уверенностью предвидеть, как сложатся в любой будущий момент времени нормы
процента, то все они могли бы быть выведены из текущих норм процента по
займам различных сроков, которые в свою очередь остановились бы на уровне,
отражающем знание будущих норм.
К примеру, если 1dr есть текущая (т.е. в 1-й год) цена 1 ф. ст.,
получение которого ожидается через r лет, и известно, что ndr это будущая
цена 1 ф. ст. в году п, рассчитываемого к получению в году п + r, то мы
получим:, откуда следует, что норма, в соответствии с которой любое долговое
обязательство может быть превращено в наличные деньги через п лет, задается
двумя нормами из совокупности текущих норм процента. Поскольку текущая норма
процента положительна для займов любого срока, то всегда должно быть более
выгодным купить долговое обязательство, чем хранить наличные деньги как
запас богатства. Напротив, если будущая норма процента неизвестна, мы не
можем наверняка утверждать, что ndr окажется равной отношению , когда
наступит соответствующее время. Поэтому, если предполагается, что нужда в
наличности может возникнуть и до истечения п лет, есть риск, что покупка
долгосрочного долгового обязательства и последующее его превращение в
наличные деньги обернутся убытком по сравнению с простым хранением наличных
денег. Статистическая оценка вероятной прибыли или математически
обоснованное предположение выигрыша, рассчитанное исходя из известных
вероятностей - если только такой расчет возможен, что весьма сомнительно,-
должны быть достаточными для того, чтобы компенсировать возможный риск
понести убытки.
Имеется и еще одно основание для предпочтения ликвидности, которое
вызвано неуверенностью относительно будущей нормы процента в сочетании с
условиями организованного рынка долговых обязательств. Различные люди
по-разному оценивают перспективы, и у всякого, кто не разделяет
господствующей оценки, выраженной в рыночных котировках, могут появиться
достаточные основания держать ликвидные ресурсы для того, чтобы извлечь
прибыль - если он окажется прав,- когда в соответствующем порядке выяснится,
что значения 1dr для разных r принимались в ошибочном отношении одно к
другому (81) .
Здесь существует близкая аналогия с тем, о чем мы уже говорили довольно
подробно в связи с предельной эффективностью капитала. Подобно тому как мы
выяснили, что предельная эффективность капитала определяется не оценкой
наиболее сведущих людей, а рыночной оценкой, зависящей от массовой
психологии, точно так же и предпочтение ликвидности определяется
предположениями относительно будущей нормы процента, складывающимися под
влиянием массовой психологии. К этому надо добавить, что тот индивидуум,
который полагает, что будущие нормы процента окажутся выше значений,
предполагаемых рынком, имеет основание держать наличные деньги (82) , тогда
как индивидуум, чье мнение расходится с рынком в другую сторону, получит
стимул занимать деньги на короткий срок с целью купить более долгосрочные
обязательства. Рыночная оценка установится на уровне, при котором продажи
"медведей"* и покупки "быков" взаимно уравновесятся.
Три аспекта предпочтения ликвидности, которые мы охарактеризовали выше,
можно связать с тремя видами мотивов. Во-первых, трансакционный мотив, или
мотив обращения,- потребность в наличных деньгах для текущих сделок
потребительского или производственного характера. Во-вторых, это мотив
предосторожности, т. е. желание обеспечить в будущем возможность
распоряжаться определенной частью ресурсов в форме денежной наличности.
В-третьих, это спекулятивный мотив, т. е. намерение приберечь некоторый
резерв, чтобы с выгодой воспользоваться лучшим по сравнению с рынком знанием
того, что принесет будущее. Так же как и при обсуждении предельной
эффективности капитала, вопрос о том, насколько благотворным является
влияние высокоорганизованного рынка долговых обязательств, преподносит нам
очередную дилемму. Так, при отсутствии такого рынка предпочтение
ликвидности, связанное с мотивом предосторожности, должно было бы сильно
возрасти, но, с другой стороны, существование организованного рынка создает
почву для широких колебаний спроса на наличные деньги, связанного со
спекулятивным мотивом.
Доводы в пользу этого утверждения можно проиллюстрировать следующим
образом. Предположим, что на предпочтение ликвидности, вызванное
потребностями обращения и соображениями предосторожности, приходится некая
сумма наличных денег, размер которой мало чувствителен к изменениям нормы
процента как таковой (если отвлечься от ее влияния на уровень дохода), так
что оставшаяся часть общей массы денег служит удовлетворению спекулятивного
мотива предпочтения ликвидности. Тогда норма процента и цена облигаций
должны зафиксироваться на таком уровне, при котором стремление некоторых лиц
держать наличные деньги (потому что в этих условиях они считают выгодным
играть за "медведей") в точности соответствует количеству наличности,
которую можно использовать для спекулятивных целей. Поэтому каждое
увеличение количества денег должно повысить цену долговых обязательств
настолько, чтобы она оказалась выше ожиданий некоторых "быков" и тем самым
побудила их продать свои бумаги за наличные и перейти в стан "медведей". Но
если спрос на наличные деньги для спекулятивных целей весьма невелик, за
редкими кратковременными исключениями, то увеличение количества денег должно
будет почти сразу же понизить норму процента в той степени, в какой это
необходимо для того, чтобы увеличение занятости и заработной платы смогло
привести к поглощению дополнительной массы денег в обращении, идущих на
обеспечение мер предосторожности.
Как правило, мы без ошибки можем предположить, что график предпочтения
ликвидности, связывающий количество денег с нормой процента, представлен
плавной кривой, которая показывает падение нормы процента при возрастании
количества денег, имеется несколько разных причин, каждая из которых ведет к
такому результату.
Во-первых, когда норма процента падает, то весьма вероятно, что при
прочих равных условиях больше денег будет поглощено в результате
предпочтения ликвидности в связи с усилением трансакционного мотива. Ведь
если понижение нормы процента увеличивает национальный доход, то количество
денег, которое обеспечивает текущие операции, увеличится более или менее
пропорционально доходу. В то же время цена, которую платят за удобство
держать наготове достаточную наличность в виде потери определенной суммы
процентов, понижается. При измерении предпочтения ликвидности в денежных
единицах, а не в единицах заработной платы (что удобно в некоторых случаях)
такие же результаты должны последовать, если возрастание занятости,
вызванное понижением нормы процента, ведет к увеличению заработной платы, т.
е. к возрастанию денежной стоимости единицы заработной платы. Во-вторых,
каждое уменьшение нормы процента может, как мы только что видели, привести к
увеличению количества наличных денег, которые определенные лица захотят
удерживать, поскольку их точка зрения на будущие значения нормы процента
отличается от преобладающей на рынке.
Тем не менее могут сложиться обстоятельства, при которых даже
значительное увеличение количества денег окажет относительно скромное
влияние на норму процента. Большое увеличение количества денег в состоянии
внести столь большую неопределенность в перспективы, что усилится
предпочтение ликвидности, связанное с мотивом предосторожности. Причем
мнение относительно будущей нормы процента может быть настолько единодушным,
что и малое изменение текущих ставок вызовет массовую погоню за наличностью.
Интересно, что устойчивость системы и ее чувствительность к изменениям в
количестве денег так зависят от различия в мнениях о том, что не может быть
определено. Лучше всего было бы знать будущее. Но поскольку оно неизвестно,
то, если мы намерены контролировать функционирование экономической системы,
изменяя количество денег, важно, чтобы мнения о будущем расходились. Поэтому
такой метод контроля менее надежен в Соединенных Штатах, где все склонны
придерживаться одновременно одного и того же мнения, чем в Англии, где
различия во взглядах - более обычное явление.
III
На предыдущих страницах мы впервые ввели деньги в нашу
причинно-следственную схему и смогли бросить первый взгляд, правда, пока
только мимолетный, на то, каким образом изменения количества денег оставляют
свой след в экономической системе. Если, однако, нас соблазняет сравнение
денег с бодрящим напитком, стимулирующим активность экономической системы,
то следует вспомнить, что кубок может и не дойти до рта. Ибо хотя и можно
ожидать, что увеличение количества денег приведет при прочих равных условиях
к понижению нормы процента, этого не произойдет, если предпочтение
ликвидности у публики возрастет еще больше, чем количество денег. И далее,
хотя можно ожидать, что понижение нормы процента приведет при прочих равных
условиях к увеличению объема инвестиций, этого не произойдет, если кривая
графика предельной эффективности капитала сдвинется вниз более быстро, чем
понизится норма процента. И хотя можно ожидать, что увеличение объема
инвестиций приведет при прочих равных условиях к увеличению занятости, этого
может не произойти, если склонность к потреблению снижается. Наконец, если
увеличивается занятость, цены будут расти, и степень этого роста
определяется отчасти характеристиками функций предложения (в натуральном
выражении), отчасти тем, насколько сильны факторы, увеличивающие денежную
стоимость единицы заработной платы. А когда вырос выпуск и повысились цены,
влияние этих факторов на предпочтение ликвидности скажется в том, что
увеличится количество денег, необходимое для поддержания данной нормы
процента.
IV
Хотя предпочтение ликвидности, поскольку оно связано со спекулятивным
мотивом, соответствует тому, что я в своем "Трактате о деньгах" назвал
"состоянием медвежести", это совсем не одно и то же. "Медвежесть" там
понималась как определенная функциональная зависимость между ценой активов и
долговых обязательств, взятых вместе, и количеством денег, а не как
зависимость между нормой процента (или ценой долговых обязательств) и
количеством денег. Такая трактовка, однако, влекла за собой смешение
действия, которое оказывают изменения нормы процента, с действием,
вызываемым изменениями в графике предельной эффективности капитала. Надеюсь,
что здесь я сумел этого смешения избежать.
V
Понятие тезаврирование может рассматриваться как первое приближение к
понятию предпочтение ликвидности. В самом деле, если бы мы захотели просто
поставить "тезаврирование" на место "склонности к тезаврированию", то это не
внесло бы существенных изменений в дальнейшие рассуждения. Но если
подразумевать под "тезаврированием" фактическое увеличение накопления
наличных денег, то это уже не лучший вариант. Более того, этот вариант
чреват серьезными заблуждениями, если он дает основание думать, будто
"тезаврирование" и "нетезаврирование" суть простые альтернативы. Ибо решение
приберечь наличные деньги отнюдь не принимается независимо ни от чего, в
частности независимо от оценки тех выгод, которые обещает отказ от
ликвидности. Оно вытекает из сопоставления преимуществ. Поэтому необходимо
знать, что лежит на другой чаше весов. Кроме того, изменение тезаврируемой
суммы не может быть результатом решений, принимаемых публикой, поскольку мы
подразумеваем под "тезаврированием" количество денег, находящихся на руках.
Размер тезаврирования должен быть равен количеству денег (или, по некоторым
определениям, количеству денег за вычетом того, что необходимо для текущих
операций), а количество денег ведь не определяется публикой. Что зависит от
склонности к тезаврированию, так это лишь тот уровень нормы процента, при
котором сумма денег, определяемая желанием, всей публики запастись
наличностью, становится равной имеющейся наличности. Привычка упускать из
виду связь между нормой процента и тезаврированием, может быть, частично
объясняет, почему процент обычно рассматривается как вознаграждение за отказ
от расходования денег, тогда как в действительности он является
вознаграждением за отказ от их тезаврирования.
ГЛАВА 14
Классическая теория нормы процента
Что представляет собой классическая теория нормы процента? Это нечто, на
чем мы все были воспитаны и что мы до самого последнего времени принимали
почти без оговорок. И все же, оказывается, нелегко дать ее точную
формулировку или отыскать ее ясное изложение в главных работах современной
классической школы (83) .
Впрочем, достаточно ясно, что традиционная теория рассматривает норму
процента как фактор, который приводит в равновесие желание инвестировать и
готовность сберегать. За инвестированием стоит спрос на соответствующие
ресурсы, за сбережением - их предложение, в то время как норма процента есть
такая "цена" ресурсов для инвестиции, при которой спрос и предложение
уравниваются. Как цена некоторого товара неизбежно остановится на уровне,
где спрос на этот товар равен его предложению, точно так же и норма процента
под действием рыночных сил стремится к уровню, при котором объем инвестиций
равен объему сбережений.
Такого развернутого определения не найти в "Принципах" Маршалла. Все же,
как представляется, его теория именно такова, и на этом я сам был воспитан и
этому в течение многих лет обучал других. Возьмите, к примеру, следующий
отрывок из его "Принципов":
"Процент, будучи ценой, уплачиваемой на любом рынке за пользование
капиталом, стремится к такому равновесному уровню, при котором совокупный
спрос на капитал на этом рынке при данной норме процента равен совокупному
капиталу, притекающему на рынок при этой же норме процента" (84) . Или,
скажем, в книге проф. Касселя (85) опять-таки разъясняется, что
инвестирование представляет собой "спрос на ожидание", а сбережение -
"предложение ожидания", причем процент есть "цена", которая, как это
предполагается, служит для выравнивания этих двух величин, хотя я и здесь не
нашел на этот счет прямой формулировки, которую можно было бы процитировать.
В гл. 4 книги проф. Карвера "Распределение богатства" процент без обиняков
рассматривается как фактор, приводящий в равновесие предельную тягость
ожидания с предельной производительностью капитала. (86) Альфред Фланкс
пишет: "Если наши общие соображения справедливы, то следует согласиться с
тем, что имеет место автоматически осуществляющееся соответствие между
сбережениями и возможностями прибыльного использования капитала...
Сбережения не превысят суммы, которая может быть с выгодой использована,
пока чистая норма процента больше нуля" (87) . Проф. Тауссиг выводит кривую
предложения сбережений и кривую спроса, характеризующую "понижающуюся
производительность последовательных порций капитала", указав предварительно,
что "норма процента устанавливается в точке, где последняя единица
используемого капитала приносит доход, обеспечивающий проценты на последнюю
единицу сбережений" (88) . Вальрас в приложении I (III) к его "Элементам
чистой экономики" (89) , где он говорит об "обмене сбережений на новые
капиталы" и ясно указывает, что каждой возможной норме процента
соответствует сумма, которую индивидуумы будут сберегать, а также сумма,
которую они будут инвестировать в новые капитальные активы, что эти две
агрегатные величины стремятся уравниваться друг с другом и что норма
процента есть та переменная, которая приводит их к равенству. В итоге норма
процента устанавливается на уровне, при котором сбережения, представляющие
предложение новых капиталов, равны спросу на них. Таким образом, Вальрас
строго придерживается классической традиции.
Понятно, что человек неискушенный, будь то банкир, чиновник или политик,
воспитанный в духе традиционной теории, разделяет вместе с профессиональным
экономистом то прочно укоренившееся мнение, что любой свершившийся акт
индивидуального сбережения автоматически понижает норму процента, что это
автоматически стимулирует выпуск новых средств помещения капитала и что
норма процента падает ровно на столько, сколько необходимо для того, чтобы
стимулировать выпуск новых средств помещения капитала в размере, равном
приросту сбережений. При этом все дело представляется как некий
саморегулирующийся процесс, который происходит без специального
вмешательства или материнской опеки со стороны органов, регулирующих
денежное обращение. Подобным же образом думают - и это мнение еще шире
распространено даже в наши дни,- что каждый новый акт инвестирования
неизбежно увеличивает норму процента, если ему не противостоит усиление
готовности сберегать.
Из всего сказанного в предыдущих главах, должно быть, уже ясно, что такое
представление о предмете ошибочно. Однако для определения корня разногласий
начнем с того, в чем их нет.
В отличие от неоклассической школы, допускающей, что сбережения и
инвестиции могут быть в действительности и не равны, классическая теория в
ее ортодоксальном виде считала, что они равны. Маршалл, например, вне
всякого сомнения, полагал, хотя и не высказывал этого в ясной форме, что
совокупные сбережения и совокупные инвестиции по необходимости равны между
собой. Большинство представителей классической школы заходили еще дальше,
считая, что каждый индивидуальный акт увеличения сбережений неизбежно
порождает соответствующий акт увеличения инвестиций. В связи с этим надо
заметить, что нет серьезного различия между моим графиком предельной
эффективности капитала или графиком инвестиционного спроса и кривой спроса
на капитал в понимании некоторых авторов классической школы, которых мы
цитировали выше. Когда же мы подходим к склонности к потреблению и ее
естественному следствию - склонности к сбережению, расхождения уже начинают
намечаться ввиду того особого значения, которое представители классической
школы придавали воздействию нормы процента на склонность к сбережению.
Впрочем, надо думать, они не стали бы отрицать, что уровень дохода также
оказывает важное воздействие на объем сбережений. Я же со своей стороны не
стану отрицать, что норма процента может, пожалуй, оказывать влияние (хотя и
не обязательно влияние того рода, которое предполагает классическая школа)
на сумму, сберегаемую из данного дохода. Все эти точки соприкосновения можно
обобщить в виде положения, с которым классическая школа должна согласиться и
которое я не буду оспаривать. Оно заключается в том, что если уровень дохода
принять за данную величину, то мы можем заключить, что текущая норма
процента должна находиться в точке, где кривая спроса на капитал,
соответствующего различным уровням нормы процента, пересекается с кривой
сбережений из данного дохода при различных нормах процента.
Но как раз именно здесь в классическую теорию вкрадывается явная ошибка.
Если бы классическая теория просто заключала из вышеприведенного положения,
что при данной кривой спроса на капитал и данном влиянии изменений нормы
процента на готовность сберегать из данных доходов уровень дохода и норма
процента должны находиться в строго определенном соотношении, с этим нечего
было бы спорить. Более того, это положение, будучи принятым, естественным
образом вело бы к другому положению, воплощающему важную истину: если норму
процента, кривую спроса на капитал и влияние нормы процента на готовность
сберегать из определенного дохода считать заданными, то уровень дохода
должен выступать как фактор, который уравновешивает сберегаемую сумму с
инвестируемой суммой. Но в действительности классическая теория не только
игнорирует влияние изменений уровня дохода, но и совершает ошибку со стороны
формальной логики.
Дело в том, что эта теория, как можно видеть из всего цитированного выше,
допускает, будто можно развивать анализ влияния, которое оказывает на
равновесную норму процента, скажем, смещение кривой спроса на капитал, не
снимая или как-то модифицируя предпосылку о том, что доход, из которого
совершаются сбережения, является заранее фиксированной величиной.
Независимыми переменными в классической теории и нормы процента выступают
кривая спроса на капитал и воздействие нормы процента на величину сбережений
из данного дохода. И если, к примеру, кривая спроса на капитал смещается,
новая норма процента в соответствии с этой теорией задается точкой
пересечения новой кривой спроса на капитал и кривой, связывающей величину
сбережений из заданного дохода с возможными значениями нормы процента.
Классическая теория нормы процента, видимо, предполагает, что если
происходит сдвиг кривой спроса на капитал, или сдвиг кривой сбережений из
данного дохода соответственно норме процента, или обеих кривых одновременно,
то новая норма процента будет задана точкой пересечения двух кривых в их
новом положении. Но это нелепая теория. Ведь допущение того, что доход
является независимой константой, несовместимо с допущением о возможности
изменения двух кривых независимо одна от другой. Если какая-то одна из них
сдвигается, тогда, вообще говоря, изменится и доход. В результате рушится
вся схема, базирующаяся на предпосылке фиксированного дохода. Положение
можно было бы спасти лишь с помощью следующего сложного допущения.
Предположим, что в ответ на сдвиг кривых спроса на капитал и сбережений
происходит автоматическое изменение единицы заработной платы в размерах, как
раз достаточных для такого воздействия на предпочтение ликвидности, при
котором норма процента установилась бы на уровне, в точности компенсирующем
влияние предполагаемого сдвига на выпуск продукции, который, таким образом,
останется на том же уровне, что и прежде. Впрочем, у цитированных выше
авторов нет и намека на необходимость подобного допущения. В лучшем случае
оно могло бы быть оправдано лишь в отношении долгосрочного равновесия и не
может явиться основой краткосрочной теории. К тому же нет очевидных
оснований считать это допущение пригодным даже для долгосрочного периода.
Как бы там ни было, ясно одно: классическая теория не учла в вопросе об
изменении уровня дохода той возможности, что уровень дохода в
действительности является Y функцией величины инвестиций.
Вышесказанное можно проиллюстрировать приведенной ниже диаграммой (90)
На этой диаграмме величина инвестиций (или сбережений) I отложена по
вертикали, а норма процента r - по горизонтали. X1X'1 - первое положение
кривой инвестиционного спроса, X2X'2 - второе положение этой кривой. Кривая
Y1 характеризует суммы, сберегаемые из дохода при различных уровнях нормы
процента; кривые Y2 , Y3 и т. д.-то же самое для дохода Y2 , Y3 и т. д.
Предположим, что кривая Y1 есть одна из семейства кривых Y, совместимая с
кривой инвестиционного спроса X1X'1 и нормой процента r1. Теперь пусть
кривая инвестиционного спроса сдвигается от положения X1X'1 к положению
X2X'2; тогда, вообще говоря, изменится и величина дохода. Но приведенная
выше диаграмма не содержит достаточно данных для того, чтобы показать нам,
какова будет эта новая величина, а не зная, какое положение примет кривая Y,
мы не можем знать и того, в какой точке ее пересечет новая кривая
инвестиционного спроса. Если же мы введем в анализ состояние предпочтения
ликвидности и количество денег и узнаем из них, что норма процента равна,
скажем, R2 тогда ситуация в целом полностью определится.
Кривая из семейства Y1 , пересекающая X2X'2 в точке, соответствующей r2 ,
а именно кривая Y2, и будет искомой кривой. Таким образом, кривые Х и Y сами
по себе ничего не говорят нам о норме процента. С их помощью мы узнаем лишь,
какова будет величина дохода, если из какого-нибудь другого источника
известно, какова норма процента. Если ничего не произошло с состоянием
предпочтения ликвидности и количеством денег, так что норма процента
неизменна, то кривая Y'2 , которая пересекает новую кривую инвестиционного
спроса на той же вертикали, но ниже точки, в которой кривая Y1 пересекала
прежнюю кривую инвестиционного спроса, и будет соответствующей кривой из
семейства Y, а Y'2 и будет новым уровнем дохода.
Таким образом, функции, используемые классической теорией - реакция
инвестиций и реакция величины сбережений из данного дохода на изменение
нормы процента,- не дают материала для теории процента. Однако на основании
этих функций можно сказать, на каком уровне установится доход при известной
(из некоторых других источников) норме процента или, наоборот, какой должна
быть норма процента, чтобы доход сохранился на данном уровне (к примеру, на
уровне, соответствующем полной занятости).
Корень ошибки заключается в том, что норма процента рассматривается как
вознаграждение за выжидание как таковое, а не как вознаграждение за отказ от
тезаврирования,- подобно тому как ставки дохода по займам или инвестициям с
разной степенью риска совершенно правильно рассматриваются в качестве
вознаграждения не за выжидание как таковое, а за готовность пойти на риск. В
действительности не существует точной границы между этими ставками дохода и
так называемой "чистой" нормой процента, ибо все они являются компенсацией
за риск, связанный с неопределенностью того или иного рода. Лишь в том
случае, когда деньги служат только для обращения, но отнюдь не в качестве
хранилища ценности, подошла бы иная теория (81) .
Имеются, впрочем, два хорошо известных обстоятельства, которые могли бы
послужить классической школе предупреждением насчет того, что в ее теории
что-то неладно. Во-первых, было признано, по крайней мере со времен
опубликования работы проф. Касселя "Природа и причины существования
процента", что сумма, сберегаемая из данного дохода, вовсе не обязательно
должна расти при увеличении нормы процента; в то же время никто не
сомневается в том, что инвестиционный спрос падает по мере повышения нормы
процента. Но если и кривые Y, и кривые Х наклонены в одну и ту же сторону
(т. е. в сторону увеличения нормы процента), то нет никакой гарантии, что
они вообще пересекутся в какой бы то ни было точке. Это указывает на то, что
кривые Y и Х не могут одни определять норму процента.
Во-вторых, обычно принято считать, что увеличение количества денег имеет
тенденцию понижать норму процента по крайней мере на первых порах и в
применении к короткому периоду. Однако не было дано никакого доказательства,
почему изменение количества денег должно отражаться либо на графике
инвестиционного спроса, либо на готовности сберегать из данного дохода.
Поэтому у классической школы были две совсем разные теории процента: одна
для первого тома, где трактуется теория ценности, а другая для второго тома,
где трактуется теория денег. Похоже, что представителей классической школы
не очень-то беспокоило такое несоответствие, и они не пытались, насколько я
знаю, перебросить мост между этими двумя теориями. Точнее сказать, это
относится к представителям классической школы в ее истинном виде, потому что
попытка навести такой мост наблюдается со стороны неоклассической школы -
попытка, которая лишь усугубляет неразбериху. Эта школа пришла к заключению,
что предложение, покрывающее инвестиционный спрос, должно черпаться из двух
источников. Это сбережения как таковые, т. е. сбережения, о которых говорила
классическая школа, плюс сумма, доставляемая увеличением количества денег
(что уравновешивается какими-либо сборами с публики, именуемыми
"принудительными сбережениями" и т.п.). Такой взгляд приводит к мысли о
существовании некой "естественной", или "нейтральной" (82) , или
"равновесной" нормы процента - такой, которая приводит к равенству
инвестиции и классические сбережения в собственном смысле, т. е. без
добавления "принудительных сбережений". Наконец этот взгляд - если его
последовательно развивать - приводит к тому, что является наиболее очевидным
выводом: если бы количество денег могло сохраняться постоянным при всех
обстоятельствах, не возникло бы ни одной из тех сложностей, над которыми
бьется неоклассическая школа, потому что все беды, связываемые обычно с
превышением инвестиций над сбережениями в собственном смысле, стали бы
невозможными. Но здесь мы забираемся уже в большие глубины. "Дикая утка
нырнула на дно так глубоко, как только могла, и там так крепко запуталась в
водорослях, тине и прочей дряни, что понадобилось бы послать за ней особенно
ловкую собаку, чтобы выудить ее снова наверх".
Итак, традиционный анализ порочен, потому что ему так и не удалось
правильно выделить независимые переменные системы. Сбережения и инвестиции
относятся не к тому, что определяет систему, а к тому, что определяется в
ней. Они выступают как сопряженные результаты действия таких определяющих
факторов, как склонность к потреблению, график предельной эффективности
капитала и норма процента. Правда, указанные факторы сами очень сложны и
каждый из них может испытывать влияние предполагаемых изменений других
параметров. Тем не менее они остаются независимыми в том смысле, что их
значения нельзя вывести одно из другого. Для традиционного анализа не было
тайной, что сбережения зависят от дохода, но в нем упущен из виду тот факт,
что доход зависит от инвестиций, причем в такой форме, что если инвестиции
изменяются, то и доход должен непременно измениться - как раз настолько,
насколько нужно, чтобы изменения в величине сбережений были равны изменениям
в величине инвестиций.
Не более успешны и те теории, которые пытаются поставить норму процента в
зависимость от "предельной эффективности капитала". Справедливо, что в
состоянии равновесия норма процента будет равна предельной эффективности
капитала, поскольку было бы выгодно увеличивать (или уменьшать) масштаб
текущих инвестиций, пока такое равенство не достигнуто. Но провозглашать это
теорией нормы процента или выводить ее из этих соображений - значит впасть в
порочный круг, что и обнаружил Маршалл, после того как он наполовину прошел
весь путь, следуя указанной методе (83) . Ведь "предельная эффективность
капитала" сама отчасти зависит от масштаба текущих инвестиций, а чтобы
определить, каков будет этот масштаб, необходимо прежде всего иметь готовые
сведения о норме процента. Отсюда важный вывод: новые инвестиции
подтягиваются к точке, в которой предельная эффективность капитала
становится равной норме процента, и график предельной эффективности капитала
указывает не на то, какова норма процента, а на то, к какому уровню
стремится объем новых инвестиций при данной норме процента.
Читатель, конечно, согласится с тем, что рассматриваемая здесь проблема
имеет коренное теоретическое значение и огромную практическую важность. Ведь
экономический принцип, на котором почти неизменно основывались практические
рецепты экономистов, заключается, в сущности, в том, что при прочих равных
условиях уменьшение расходов будет вести к понижению нормы процента, а
увеличение инвестиций - к повышению ее. Но если то, что определяют две эти
величины, вовсе не норма процента, а совокупный объем занятости, тогда наш
взгляд на механизм экономической системы полностью меняется. Ослабление
готовности расходовать предстает в совершенно ином свете, если видеть в нем
не фактор, который при прочих равных условиях увеличивает инвестиции, а
фактор, который при прочих равных условиях уменьшает занятость.
Приложение к главе 14
О норме процента в "Принципах экономики" Маршалла, "Началах политической
экономии" Рикардо и у других авторов
I
В работах Маршалла, Эджуорта или проф. Пигу нет последовательно развитой
теории процента, если не считать немногих obiter dicta*. Помимо выдержек,
уже процитированных выше (с. 113), единственный важный ключ к пониманию
позиции Маршалла по вопросу о норме процента можно найти лишь в его
"Принципах экономики". Суть этой позиции представлена в следующих цитатах:
"Процент, будучи ценой, уплачиваемой на любом рынке за пользование
капиталом, стремится к такому равновесному уровню, при котором совокупный
спрос на капитал на этом рынке при данной норме процента равен совокупному
фонду (84) , поступающему на рынок при этой же норме процента. Если
рассматриваемый нами рынок мал - скажем, отдельный город или отдельная
отрасль в развитой стране,- растущий спрос на капитал на этом рынке будет
немедленно удовлетворен растущим предложением капитала за счет притока из
соседних районов и других отраслей. Но если мы рассматриваем весь мир или
хотя бы даже одну крупную страну как единый рынок капитала, то совокупное
предложение капитала уже нельзя трактовать как быстро и существенно
меняющееся под влиянием изменений нормы процента. Ведь общий фонд капитала
есть результат труда и предположений, а дополнительный труд (85) и
дополнительное предположение, к которым бы побуждало повышение нормы
процента, не могут быстро достигнуть сколько-нибудь значительной величины по
сравнению с трудом и воздержанием, результатом которых является уже
существующий совокупный фонд капитала. Поэтому широкое увеличение общего
спроса на капитал будет в течение какого-то времени сопряжено не столько с
увеличением предложения, сколько с ростом нормы процента (86) . Этот рост
побудит капитал частично уйти из тех сфер использования, где его предельная
полезность наименьшая. Медленно и постепенно - именно так увеличение нормы
процента увеличит и весь фонд капитала" (87) . "Никогда нелишне напомнить,
что говорить о норме процента применительно к старым вложениям капитала
можно лишь в очень ограниченном смысле (88) . Например, мы можем, видимо,
сказать, что капитал величиной примерно 7 млрд. ф. ст. вложен в различные
отрасли хозяйства Англии при ставке чистого процента около 3%. Но такой
способ выражения, хотя он удобен и оправдан для многих целей, нельзя считать
строгим. Что следовало бы сказать, так это следующее: если ставку чистого
процента на вложения нового капитала в каждой из этих отраслей (т. е. на
предельные инвестиции) принять около 3%, то тогда совокупный чистый доход,
приносимый всей массой капитала, инвестированного в различные отрасли, и
капитализированный из расчета окупаемости за 33 года (т. е. на базе ставки
3%), составит величину примерно 7 млрд. ф. ст. Дело в том, что ценность
капитала, уже вложенного в мелиорацию почвы, возведение здания, прокладку
железной дороги или изготовление машины, представляет собой дисконтированную
ценность ожидаемых от него будущих доходов (или квазирент) . И если его
перспективная доходность уменьшится, то соответственно упадет и его
ценность, которая будет теперь капитализированной ценностью этого меньшего
дохода за вычетом отчислений на амортизацию". (89)
В своей "Экономии благосостояния" проф. Пигу пишет: "Сущность услуги
"выжидания" остается совершенно непонятной. Иногда она выдается как
предоставление денег, иногда как предоставление времени, и в обоих случаях
доказывают, что она не принимает никакого участия в формировании дивиденда.
Ни то, ни другое предположение не верно. "Выжидание" попросту означает, что
соответствующее лицо откладывает потребление, имея возможность насладиться
им немедленно, и таким образом оставляет ресурсы, которые могли быть
использованы в форме средств производства (90) ... Единицей "выжидания"
является поэтому использование определенного количества ресурсов (91) - к
примеру, труда или машин - за определенное время... В более общей форме
можно сказать, что единица "выжидания" имеет размерность время ценность,
или, говоря проще,- хотя и менее строго,- она измеряется в годо-фунтах, как
выражается д-р Кассель... Надо также предостеречь против обычного взгляда,
будто величина накапливаемого за год капитала всегда обязательно равна
величине "сбережений" в этом же году. Это не так, даже когда сбережения
понимаются как чистые сбережения, т. е. исключая те сбережения, которые
носят характер ссуды одного лица для потребления другого, и даже если не
принимать во внимание временных накоплений невостребованных капитальных сумм
или процентов по облигациям в форме банковских вкладов. Многие сбережения,
которые предназначаются к тому, чтобы стать капиталом, в действительности
расходятся впустую из-за неразумного распоряжения ими" (92) .
Как я полагаю, единственное существенное упоминание проф. Пигу о том, что
определяет норму процента, можно найти лишь в его книге "Промышленные
колебания" (93) , где он оспаривает взгляд, что норма процента, определяясь
общими условиями спроса и предложения реального капитала, лежит вне сферы
контроля центрального или любых других банков. Против этого взгляда он
приводит следующий довод (94) : "Создавая дополнительный кредит для
предпринимателей, банкиры (как это было объяснено в гл. 13, ч. 1)
осуществляют принудительный сбор реальных ценностей с публики, что
увеличивает поток реального капитала в распоряжение предпринимателей и
вызывает падение реальной нормы процента как по долгосрочным, так и
краткосрочным займам. Одним словом, верно, что банковская цена на денежном
рынке механически связана с реальной нормой процента по долгосрочным займам;
однако неверно, что эта реальная норма определяется условиями, лежащими
целиком вне контроля со стороны банкиров".
Мои беглые комментарии по поводу вышесказанного приведены в подстрочных
примечаниях. Путаница, которую я обнаружил в рассуждениях Маршалла,
коренится, на мой взгляд, в перенесении понятия "процент", которое
принадлежит денежному хозяйству, в работу, где вопрос о деньгах оставлен в
стороне. В самом деле, проценту совсем нечего делать в "Принципах экономики"
Маршалла - он относится к предмету из другой области. Проф. Пигу подводит
нас (в своей "Экономии благосостояния") к выводу, будто единица выжидания
есть то же самое, что единица текущих инвестиций, и что вознаграждение за
выжидание есть квазирента, а о проценте он практически нигде не упоминает,
что вполне в порядке вещей. Тем не менее эти авторы вовсе не говорят о
неденежном хозяйстве (если таковое существует). Они совершенно определенно
исходят из того, что функционируют деньги и существует банковская система.
При этом, если взять книгу проф. Пигу "Промышленные колебания" (которая
представляет главным образом исследование колебаний предельной эффективности
капитала) или "Теорию безработицы" (которая представляет главным образом
исследование того, чем определяются изменения в уровне занятости при
предположении об отсутствии вынужденной безработицы), то норма процента едва
ли играет в них большую роль по сравнению с его "Экономией благосостояния".
II
Следующее извлечение из "Начал политической экономии" раскрывает суть
рикардианской теории нормы процента (95) .
"Норма процента регулируется не учетным процентом Английского банка,
составляет ли последний 5,4 и 3%, а нормой прибыли, которая может быть
получена при затрате капитала и которая совершенно не зависит от количества
или стоимости денег. Выдает ли банк ссуды на 1,10 или 100 млн., он все равно
не может на продолжительное время изменить норму процента. Банк может
изменить только стоимость денег, которые он таким образом выпускает. В одном
случае для ведения какого-нибудь дела может потребоваться в десять или
двадцать раз больше денег, чем могло бы потребоваться в другом случае.
Обращения к банку за ссудами денег зависят от сопоставления нормы прибыли,
которую можно получить с помощью этих денег, и нормы процента, по которой
банк ссужает свои деньги. Если банк взимает меньший процент, чем его
рыночная норма, то нет пределов той сумме, которую он мог бы таким образом
ссудить, но если процент этот выше рыночной нормы, то разве только
расточители и моты согласились бы занимать деньги".
Это сказано настолько ясно, что дает лучший отправной пункт для
обсуждения проблемы, чем формулировка более поздних авторов, которые, не
отходя, по существу, от основ доктрины Рикардо, тем не менее в такой степени
не удовлетворены ею, что ищут выход в туманных формулировках. Конечно,
приведенный выше отрывок следует трактовать, как и всегда у Рикардо, в
долгосрочном аспекте, с особым ударением на слова "на продолжительное время"
в середине цитаты. Рассмотрим допущения, необходимые для того, чтобы
сказанное в ней имело законную силу.
Таким необходимым допущением снова оказывается обычная классическая
предпосылка, что всегда существует полная занятость; так что, если не брать
изменений в кривой предложения труда (выраженного в продукте), существует
единственный уровень занятости, удовлетворяющий долгосрочному равновесию.
При этом допущении наряду с обычной оговоркой о прочих равных условиях, т.
е. об отсутствии изменений в психологических склонностях и предположениях
(но не тех, которые вытекают из изменений в количестве денег), теория
Рикардо правомерна в том смысле, что при данных предположениях существует
лишь одна норма процента, которая совместима с полной занятостью для
длительного периода. Рикардо и его преемники просмотрели тот факт, что даже
в долгосрочном периоде занятость не обязательно стремится к уровню полной
занятости, что уровень занятости может изменяться и что каждой отдельной
банковской политике соответствует отличающийся от других уровень занятости.
Таким образом, существует много состояний долгосрочного равновесия,
соответствующих различным мыслимым вариантам процентной политики органа,
регулирующего денежную систему.
Если бы Рикардо удовольствовался представлением своей аргументации как
относящейся только к известному, заранее заданному количеству денег,
выпускаемых органом, который регулирует денежную систему, она оставалась бы
правильной при допущении гибкой денежной заработной платы. То есть, если бы
Рикардо доказывал, что, независимо от того, фиксировано ли количество денег
органом, регулирующим денежную систему, на уровне 10 млн. или 1 100 млн.,
это не окажет длительного воздействия на норму процента, тогда его вывод был
бы верен. Но если под политикой денежного органа, регулирующего денежную
систему, понимать условия, на которых он увеличивает или уменьшает
количество денег, т. е. норму процента, исходя из которой он будет
увеличивать или уменьшать свои активы путем изменения в объеме учитываемых
векселей или путем операций на открытом рынке (а именно это Рикардо,
совершенно очевидно, и подразумевает в вышеприведенной цитате), тогда вовсе
не обязательно, чтобы эта политика не оказывала бы никакого влияния. Это не
означало бы и того, что с долгосрочным равновесием совместим лишь один
вариант денежной политики. Впрочем, в предельном случае, т. е. при
предположении, что денежная заработная плата может неограниченно падать
перед фактом - вынужденной безработицы в результате тщетных поисков работы
конкурирующими между собой безработными, тогда действительно существовали бы
только два возможных долгосрочных состояния - полная занятость и уровень
занятости, соответствующий норме процента, при которой предпочтение
ликвидности становится абсолютным (если этот уровень меньше, чем полная
занятость). При условии гибкой денежной заработной платы количество денег
как таковое действительно не оказывает никакого долгосрочного влияния. Но
условия, исходя из которых центр, регулирующий денежную систему, будет
изменять количество денег, входят в экономическую схему как реальные
определяющие факторы. Стоит добавить, что заключительные замечания в
приведенной цитате указывают на то, что Рикардо проглядел возможность
изменений в предельной эффективности капитала в соответствии с величиной
инвестиции. И это опять-таки можно истолковать как еще один пример большей
внутренней согласованности его доктрины по сравнению с его преемниками. Ведь
если уровень занятости и психологические склонности общества берутся за
данные, то действительно существует лишь один возможный размер накопления
капитала и, следовательно, лишь одно возможное значение для предельной
эффективности капитала. Рикардо демонстрирует перед нами высочайшее
интеллектуальное достижение, недосягаемое для более слабых умов, создав для
себя некий воображаемый мир, весьма далекий от опыта, но представив его так,
как если бы это и был мир опыта, и затем обжив его со всей основательностью
и логикой. Большинство его последователей вынуждены были кое в чем уступить
под напором здравого смысла в ущерб логической последовательности их
построений.
III
Своеобразная теория нормы процента была выдвинута проф. Мизесом и
заимствована у него проф. Хайеком, а также, как мне представляется, и проф.
Робинсом. В соответствии с этой теорией изменения нормы процента можно
отождествить с изменениями в относительных уровнях цен потребительских и
капитальных товаров (96) . Как получен этот вывод, неясно. Похоже, нить
рассуждений такова. Путем довольно смелого упрощения предельная
эффективность капитала принимается за величину, измеряемую как отношение
цены предложения новых потребительских благ к цене предложения новых
капитальных товаров (97) . Это отношение затем отождествляется с нормой
процента. Во всеуслышание отмечается тот факт, что падение нормы процента
благоприятно для инвестиций. Отсюда следует вывод, что падение отношения
цены потребительских благ к цене капитальных товаров благоприятно для
инвестиций.
Таким путем устанавливается связь между возрастанием сбережений,
осуществляемых отдельными лицами, и возрастанием совокупных инвестиций.
Общепризнано, что возрастание индивидуальных сбережений вызовет падение цен
потребительских благ и, вполне возможно, большее их падение, чем падение цен
капитальных товаров. Следовательно, по изложенным выше причинам понижение
нормы процента стимулирует инвестиции. Но ведь очевидно, что понижение
предельной эффективности отдельных видов капитальных активов, а значит,
сдвиг вниз графика предельной эффективности капитала в целом оказывают
эффект, прямо противоположный тому, который был принят в вышеприведенных
рассуждениях. Инвестиции стимулируются либо повышением графика предельной
эффективности, либо понижением нормы процента. Смешав предельную
эффективность капитала с нормой процента, проф. Мизес и его последователи
пришли к своим выводам, рассуждая прямо противоположно. Яркий пример
подобного смешения этих двух направлений демонстрирует следующий отрывок из
книги проф. Элвина Хансена: "Некоторыми экономистами было высказано мнение,
будто конечным результатом понижения расходов является более низкий уровень
цен потребительских благ по сравнению с тем, каким он был бы в другом
случае, и что вследствие этого стимулы к инвестированию в Основной капитал
уменьшились бы. Однако такой взгляд неправилен и основывается на ошибочном
толковании воздействий, которые оказывают на прирост основного капитала,
во-первых, повышение или понижение цен потребительских благ и, во-вторых,
изменение нормы процента. Справедливо, что в результате уменьшения расходов
и увеличения сбережений потребительские цены понизились бы по сравнению с
ценами на капитальные товары. Но это означало бы в действительности более
низкую норму процента, а более низкая норма процента стимулирует приток
капиталовложений в те сферы, где при более высоких процентах они были бы
нерентабельны" (98) .
ГЛАВА 15
Психологические и деловые мотивы предпочтения ликвидности
I
Теперь мы должны подробнее развить тот анализ мотивов предпочтения
ликвидности, который был предварительно намечен в гл. 13. По существу, речь
пойдет о том же самом предмете, который иногда всплывает в дискуссиях о так
называемом "спросе на деньги". Он тесно связан также с тем, что именуют
скоростью обращения денег по отношению к доходам*, ибо это понятие лишь
служит мерилом той доли доходов, которую публика предпочитает хранить в
форме денежной наличности, так что возрастание скорости обращения денег по
отношению к доходам может рассматриваться как симптом снизившегося
предпочтения ликвидности. Однако это не одно и то же, поскольку отдельные
лица могут осуществлять свой выбор между ликвидностью и неликвидностью в
отношении имеющегося у них фонда накопления сбережений, но отнюдь не в
отношении дохода. И, во всяком случае, термин "скорость обращения денег по
отношению к доходу" дезориентирует в том смысле, что подводит к ложному
предположению, будто спрос на деньги в целом пропорционален доходу или же
находится с ним в какой-то определенной связи, тогда как такое предположение
может быть принято, как мы увидим, лишь в отношении некоторой доли денежной
наличности, находящейся в распоряжении публики. В результате упускается из
виду та роль, которую играет норма процента.
В моем "Трактате о деньгах" я исследовал совокупный спрос на деньги под
рубриками: депозиты, связанные с доходами; коммерческие депозиты; депозиты,
связанные со сбережениями. Здесь нет нужды воспроизводить тот анализ,
который я привел в гл. 3 этой книги. Деньги, хранящиеся ради каждой из этих
трех целей, образуют, однако, как бы единый бассейн, который держателю нет
необходимости делить на три водонепроницаемые камеры. Нет нужды даже в том,
чтобы они были строго разграничены в его собственной голове, и одну и ту же
сумму можно держать преимущественно для одной цели, но попутно и для других.
Поэтому мы можем без ущерба (это будет, пожалуй, даже правильнее)
рассматривать общий спрос человека на деньги как единое решение, хотя и
являющееся результатом влияния множества различных мотивов.
Все же при анализе этих мотивов удобно классифицировать их по
определенным рубрикам, первая из которых в общих чертах соответствует, по
прежней классификации, депозитам, связанным с доходом, и коммерческим
депозитам, а остальные две - депозитам, связанным со сбережениями. Я кратко
охарактеризовал их в гл. 13, говоря о трансакционном мотиве, который в свою
очередь можно подразделить на мотив, связанный с доходом, и коммерческий
мотив, а также о мотиве предосторожности и спекулятивном мотиве.
1. Мотив, связанный с доходом. Одно из оснований для держания наличных
денег - это необходимость уравновесить получение дохода и его расходование,
которые разделены определенным интервалом. Сила этого мотива, проявляющаяся
в решении держать данную сумму наличных денег, зависит главным образом от
величины дохода и нормальной продолжительности интервала между его
получением и расходованием. Именно в связи с этим понятие скорости обращения
денег по отношению к доходу раскрывает свое точное назначение.
2. Коммерческий мотив. Равным образом наличные деньги держат для того,
чтобы оплачивать издержки на ведение дел до получения выручки от продажи
продукции; наличность, которую держат торговцы, чтобы компенсировать
интервал между закупками товаров и их реализацией, относится к этой же
рубрике. Величина такого рода спроса на деньги зависит главным образом от
текущего выпуска продукции (а следовательно, от текущего дохода) и от числа
рук, через которые эта продукция проходит.
3. Мотив предосторожности. Дополнительное основание для хранения наличных
денег заключается в том, чтобы обеспечить резерв для всякого рода
случайностей, требующих внезапных расходов, или на случай появления
неожиданных перспектив выгодных покупок, а также в стремлении сохранить
имущество, ценность которого фиксирована в деньгах, для покрытия в
последующем денежных обязательств. Сила всех этих трех типов мотивов зависит
отчасти от дешевизны и надежности способов получения наличности, когда она
'требуется, путем краткосрочных займов в той или иной форме, в частности в
форме овердрафта* или аналогичным образом. Ведь нет необходимости держать
бездействующие наличные деньги, чтобы избежать всякого рода заминок, если
они могут быть без труда получены в тот момент, когда они действительно
потребуются. Сила рассматриваемых мотивов зависит также от того, что можно
назвать относительными издержками хранения наличных денег. Если запас
наличности можно поддержать, лишь отказавшись от покупки прибыльных активов,
это увеличивает указанные издержки и тем самым ослабляет стремление держать
наличные деньги в той или иной сумме. Если хранение наличности приносит
проценты по вкладам или избавляет от уплаты банковских комиссий, это
уменьшает издержки и усиливает мотивы к такому хранению денег. Впрочем, это
все, по-видимому, лишь второстепенные факторы, за исключением тех случаев,
когда рассматриваются значительные изменения в издержках хранения наличных
денег. 4. Теперь остается спекулятивный мотив. Он нуждается в более
детальном разборе по сравнению с другими и потому, что этот мотив менее
понят,- и потому, что он выступает как чрезвычайно важное передающее звено в
действии изменений количества денег.
В нормальных обстоятельствах количество денег, требуемое для того, чтобы
удовлетворить мотивы обращения и предосторожности, зависит главным образом
от общей активности экономической системы и от уровня денежного дохода. Но
именно посредством воздействия на спекулятивный мотив управление денежной
системой (а при отсутствии такого управления - случайные изменения
количества денег) приводит к желаемым экономическим результатам. Спрос на
деньги, отвечающий остальным мотивам, обычно не реагирует на какие бы то ни
было воздействия, за исключением случаев действительных изменений уровня
общей экономической активности и величины дохода. В то же время опыт
показывает, что совокупный спрос на деньги, отвечающий спекулятивному
мотиву, обычно гибко реагирует на постепенные изменения нормы процента, т.
е. существует непрерывная кривая, связывающая изменение спроса на деньги по
спекулятивным соображениям и изменение нормы процента, задаваемые
изменениями цен облигаций и долговых обязательств разных сроков.
В самом деле, если бы это было не так, то "операции на открытом рынке"
были бы неосуществимы. Я сказал, что опыт подтверждает наличие такой
постоянной связи, потому что при нормальных обстоятельствах банковская
система фактически всегда в состоянии купить (или продать) облигации в обмен
на наличные деньги, предложив на рынке умеренную прибавку (или уступку) в
цене. И чем больше количество наличных денег, которое банки стремятся
создать (или изъять) посредством покупок (или продаж) облигаций и долговых
обязательств, тем в большей степени должна упасть (или возрасти) норма
процента. Однако там, где операции на открытом рынке свелись к покупке лишь
краткосрочных ценных бумаг (как в Соединенных Штатах в 1933-1934 гг.), их
возможный эффект, разумеется, ограничен в основном краткосрочной нормой
процента и слабо сказывается на долгосрочной норме процента, имеющей гораздо
большее значение.
Рассматривая спекулятивный мотив, очень важно, однако, проводить различие
между изменениями нормы процента, которые вызваны изменениями в предложении
денег для удовлетворения спекулятивного мотива (без каких-либо изменений в
функции ликвидности), и изменениями, которые в первую очередь связаны с
изменениями в предположениях, затрагивающих саму функцию ликвидности.
Операции на открытом рынке могут влиять на норму процента по обоим каналам,
поскольку они могут не только изменить количество денег, но и послужить
поводом к изменению предположений, касающихся будущей политики центрального
банка или правительства. Изменения в самой функции ликвидности, вызванные
появлением новостей, которые побуждают к пересмотру предположений, зачастую
носят скачкообразный характер и потому дают импульсы к столь же
скачкообразным изменениям нормы процента. Вероятность роста активности на
рынке облигаций возникает лишь в той мере, в какой появление новостей
по-разному интерпретируется различными людьми или по-разному затронет
индивидуальные интересы. Если новости оказывают совершенно одинаковое
влияние на суждения и запросы каждого, то норма процента (как она отражается
в цене облигаций и долговых обязательств) приспособится к новой ситуации без
малейшей необходимости рыночных сделок купли-продажи.
Таким образом, в простейшем случае, когда все люди одинаково мыслят и
находятся в одинаковом положении, изменения обстоятельств или предположений
не в состоянии вызвать какого-либо перелива денег - просто норма процента
изменится настолько, насколько это необходимо для того, чтобы нейтрализовать
возникающее при прежней норме процента стремление каждого отдельного лица
изменить величину сохраняемой наличности в ответ на новые обстоятельства или
предположения. А поскольку все одинаково меняют свои представления о норме
процента, которая побудила бы их пересмотреть размер хранимой наличности, то
не последует никаких сделок по купле-продаже.
Каждой конкретной совокупности обстоятельств и предположений
соответствует своя определенная норма процента, и ни перед кем не возникнет
вопрос о каком-либо изменении своего обычного запаса наличных денег.
Как правило, перемены в обстоятельствах или предположениях порождают
некоторую перетасовку хранимой наличности в руках отдельных лиц, так как на
деле эти перемены оказывают различное влияние на разных людей - отчасти
ввиду различия среды, в которой они действуют, и мотивов, ради которых они
держат наличные деньги, и отчасти ввиду неодинаковой осведомленности и
разного толкования новой ситуации. Поэтому новый равновесный уровень нормы
процента сопряжен с перераспределением хранимых денег. Тем не менее именно
изменение нормы процента, а не перераспределение наличности - тот момент,
который заслуживает нашего главного внимания. Перераспределение наличности
связано с индивидуальными различиями, но действительно существенное явление
происходит в простейшем случае. К тому же и в общем случае сдвиг нормы
процента выступает обычно как наиболее примечательный результат реакции на
появление новых данных. Движение цен на облигации происходит, как обычно
пишут в газетах, "вне всякой связи с активностью рыночных сделок". Так оно и
должно быть, если принять во внимание, что индивидуальные реакции на новости
имеют между собой гораздо больше сходства, чем различий.
II
Хотя сумма наличных денег, которую отдельное лицо решает придержать, имея
в виду коммерческий мотив или мотив предосторожности, и не является
совершенно независимой от того, что держится по спекулятивному мотиву, все
же в первом приближении целесообразно рассматривать размеры этих двух
категорий хранимой наличности как не зависящие в основном одна от другой.
Поэтому для целей дальнейшего анализа мы можем соответственно расчленить
нашу проблему.
Пусть размер наличности, отвечающий трансакционному мотиву и мотиву
предосторожности, есть M1, а размер наличности, отвечающий спекулятивному
мотиву, есть M2. Соответственно этим двум подразделениям наличных денег мы
получим две функции ликвидности -L1 и L2. L1 зависит главным образом от
уровня дохода, тогда как L2 - главным образом от определенного соотношения
между текущей нормой процента и состоянием выжидания. Итак:
M = M1 + M2 = L1(y) + L2(i) ,
где L1 - функция ликвидности с Y в качестве аргумента, определяющая
величину M1, а L2 - функция ликвидности от нормы процента r, определяющая
величину M2. Отсюда вытекает необходимость рассмотрения трех вопросов:
1. в каком отношении находятся изменения М к Y и r;
2. что определяет характер зависимости L1;
3. что определяет характер зависимости L2.
1. Отношение изменений М и Y и r зависит в первую очередь от того, каким
путем происходят изменения М. Предположим, что М состоит из золотых монет и
что изменения М могут иметь место только в результате возросшей добычи
золота в данной хозяйственной системе. В этом случае изменения М прежде
всего прямо связаны с изменениями Y, поскольку новое золото выступает как
чей-то доход. Точно те же условия сохраняются и в случае, когда изменения М
вызваны тем, что правительство печатает деньги для покрытия своих текущих
расходов,- здесь также новые деньги выступают как чей-то доход. Однако новый
уровень дохода не установится настолько высоко, чтобы весь прирост М был
поглощен потребностями расширения фонда M1. Какая-то часть денег будет
уходить на покупку ценных бумаг или других активов, пока r не упадет до
такого уровня, что вызовет рост величины M2 и одновременно Y, так что новые
деньги будут поглощены либо M2, либо M1, дополнительно возросшим
соответственно росту Y, вызванному падением r. Мы приходим здесь,
следовательно, к тому же положению, которое создается и в том случае, когда
новые деньги могут быть выпущены лишь посредством установления более
либеральных условий банковского кредита, побуждающих отдельных лиц продавать
банкам долговые обязательства или облигации в обмен на новые наличные
деньги.
Поэтому не будет ошибкой принять последний случай как типичный. Можно
допустить, что изменение М действует посредством изменения r, которое
приводит к новому состоянию равновесия отчасти за счет изменения M2 и
отчасти за счет изменения Y, а значит, и M1. Распределение прироста
наличности между M1 и M2 в новом положении равновесия зависит от того, как
реагируют инвестиции на уменьшение нормы процента и доход - на увеличение
инвестиций (99) . Поскольку Y отчасти зависит от r, необходимо, чтобы данное
изменение М вызвало настолько значительное изменение r, при котором
изменения M1 и M2 в совокупности соответствовали бы изменению М.
2. Не всегда давался ясный ответ на то, определяется ли скорость
обращения денег по отношению к доходам как отношение Y к М или же как
отношение Y к M1. Я все же предложил бы принять ее в последнем смысле.
Тогда, если V есть скорость обращения денег по отношению к доходу, то ,
Разумеется, нет основания полагать, что V есть постоянная величина. Ее
значение будет зависеть от характера банковской и промышленной организации,
от обычаев, от распределения дохода между различными классами и от издержек
хранения бездействующих наличных денег. Тем не менее если иметь в виду
короткий период времени и не предполагать существенных изменений любого из
этих факторов, то мы можем рассматривать V как достаточно постоянную
величину.
3. Наконец, встает вопрос об отношении между M2 и r. Мы видели в гл. 13,
что неуверенность в отношении будущей динамики нормы процента является
единственным вразумительным объяснением предпочтения ликвидности типа L2,
ведущего к хранению наличности M2. Отсюда следует, что данная величина M2 не
находится в определенной количественной связи с данной нормой процента r.
Что действительно имеет значение, так это не абсолютный уровень r, а степень
его отклонения от того, что считается достаточно надежным уровнем r в
принятых расчетах вероятности. Все же имеются два основания полагать, что
при каждом данном состоянии выжидания падение r будет сочетаться с
увеличением M2.
Во-первых, если общераспространенный взгляд на то, каков надежный уровень
нормы процента, не меняется, то каждое падение r понижает рыночную ставку по
отношению к "надежной" ставке и тем самым увеличивает риск отказа от
ликвидности. Во-вторых, каждое падение r понижает текущие доходы, полученные
в результате отказа от ликвидности и выступающие как своего рода страховая
премия, компенсирующая риск убытка по счету капитала, и это понижение равно
разности между квадратами старой и новой процентных ставок. Когда, например,
норма процента по долгосрочным долгам составляет 4%, то предпочтительнее
пожертвовать ликвидностью, если только по всему расчету вероятностей нет
оснований опасаться, что эта долгосрочная норма процента может расти с
темпом, большим, чем 4% в год, т. е. на величину большую, чем 0,16%
первоначальной суммы за год. Если, однако, норма процента уже теперь
составляет только 2%, текущий доход будет компенсировать ее увеличение всего
лишь на 0,04% за год. В этом, по-видимому, и заключается главное препятствие
падению нормы процента до очень низкого уровня. Если нет оснований полагать,
что будущий опыт будет резко отличаться от прежнего, то норма процента по
долгосрочным долгам на уровне, скажем, 20% внушает больше опасений, чем
надежд; в то же время приносимый ею текущий доход достаточен для компенсации
лишь весьма скромной меры опасений.
Поэтому очевидно, что норма процента - в значительной степени
психологический феномен. В кн. V действительно мы увидим, что она не может
находиться в равновесии на уровне ниже того, какой соответствует полной
занятости, потому что при таком уровне возникло бы состояние подлинной
инфляции, в результате чего M1 поглощало бы все новые и новые увеличения
денежной наличности. Но при уровне выше той нормы, которая соответствует
полной занятости, рыночная ставка процента по долгосрочным долгам зависит не
только от текущей политики органов, регулирующих денежное обращение, но
также и от господствующих на рынке предположений относительно их будущей
политики. Норма процента по краткосрочным займам легко контролируется этими
органами и потому, что нетрудно создать убеждение, что их политика не
подвергнется большим изменениям в самом ближайшем будущем, и потому, что
возможный убыток мал по сравнению с текущей выгодой (если только она не
приближается к крайне малой величине). Но долгосрочная норма процента может
оказаться более неподатливой, стоит ей только упасть до уровня, который в
типичном мнении выглядит как "ненадежный" на основании прошлого опыта и
нынешних предположений относительно будущей денежной политики. Например, в
стране, привязанной к международной системе золотого стандарта, на норму
процента, меньшую, чем где-либо в другом месте, будут смотреть с законным
недоверием; однако внутренняя норма процента, подтянутая до паритета с
наивысшей нормой (наивысшей с поправкой на риск), существующей в странах,
принадлежащих к международной системе, может быть много выше, чем это
совместимо с полной занятостью внутри первой страны.
Таким образом, денежная политика, которая расценивается общественным
мнением как эксперимент или нечто, легко, под дающееся изменениям, может
потерпеть неудачу в стремлении понизить долгосрочную норму процента, ибо M2
может возрастать почти беспредельно в ответ на понижение r ниже
определенного уровня. Та же политика, с другой стороны, может оказаться
вполне успешной, если она апеллирует к общественному мнению в духе
благоразумия, практичности и служения общественным интересам, основана на
прочных убеждениях и проводится властью, смену которой нет оснований
предполагать.
Видимо, точнее было бы сказать не то, что норма процента есть в
значительной степени психологический феномен, а что она есть в значительной
степени конвенциальный феномен. Ведь ее фактическая величина в большой мере
определяется преобладающим взглядом на ее ожидаемую в будущем величину.
Любой уровень процента действительно будет прочным, если он с достаточной
убежденностью принимается за таковой, притом, разумеется, что в изменяющейся
общественной ситуации происходят колебания в силу всякого рода причин вокруг
ожидаемого нормального уровня. В частности, когда M1 увеличивается быстрее,
чем М, норма процента будет расти, и наоборот. Однако она может десятки лет
колебаться вокруг уровня, хронически превышающего тот, при котором достижима
полная занятость, в особенности если преобладает именно тот взгляд, что
норма процента регулируется сама собой. В силу такого взгляда условному
уровню, который в действительности устанавливается соглашением,
приписываются более объективные основания, чем простая условность; и
отставание занятости от оптимальной величины никак не связывается в
представлении публики или официальных властей с тем, что процентные ставки
колеблются большей частью в неподходящих пределах.
Теперь читателю должны быть ясны трудности, мешающие поддержанию
эффективного спроса на уровне, достаточно высоком для обеспечения полной
занятости; трудности эти проистекают из сочетания конвенциально
установленной и весьма устойчивой нормы процента по долгосрочным займам с
переменчивой и крайне неустойчивой предельной эффективностью капитала.
Если искать утешение в более ободряющих размышлениях, то его можно
извлечь из надежды, что, поскольку отмеченное соглашение явно не основано на
твердом знании, оно и не будет всегда излишне стойким по отношению к
умеренным мероприятиям, настойчиво и последовательно проводимым органами,
регулирующими денежное обращение. Общественное мнение может довольно быстро
свыкнуться с небольшим понижением нормы процента, и соответственно может
измениться общепринятое предположение относительно будущего; это готовит
путь для дальнейшего движения - до известного предела. Интересный пример в
этом отношении дает падение нормы процента по долгосрочным займам в
Великобритании после ее отхода от системы золотого стандарта. Крупные сдвиги
были вызваны путем серии прерывистых скачков, по мере того как функция
предпочтения у публики, привыкающей к каждому последовательному понижению,
оказывалась готовой реагировать на новые импульсы, вытекающие из новых
фактов или мероприятий властей.
III
Сказанное выше мы можем подытожить в следующем утверждении: при данном
состоянии ожидания публика проявляет потенциальную склонность держать
наличные деньги сверх того, что требуется на основании трансакционного
мотива или мотива предосторожности. Степень реализации этой потенциальной
склонности в действительной величине хранимой наличности зависит от тех
условий, на которых органы, регулирующие денежное обращение, решают
создавать наличные деньги. Это та самая потенциальная склонность, которая
результируется в функции ликвидности L2.
Соответственно количеству денег, создаваемых органами, регулирующими
денежное обращение, установится при прочих равных условиях и норма процента,
точнее совокупность процентных ставок по долгам на различные сроки. То же
самое, впрочем, было бы справедливо и для любого другого фактора в
экономической системе, взятого в отдельности. Поэтому данный частный анализ
окажется полезным и имеющим значение лишь в той мере, в какой существует
особенно непосредственная и жесткая связь между изменениями количества денег
и изменениями нормы процента. Основание предполагать, что такая особая связь
существует, нам дает тот факт, что банковская система и органы, регулирующие
денежное обращение, ведут операции с деньгами и долговыми обязательствами, а
не с реальными активами или благами, годными к потреблению.
Если бы органы, регулирующие денежное обращение, готовы были продавать и
покупать на определенных условиях долговые обязательства всех сроков или
даже, более того, если бы они были готовы вести операции с долгами различной
степени риска, связь между совокупностью процентных ставок и количеством
денег была бы прямой. Совокупность процентных ставок была бы попросту
выражением условий, на которых банковская система готова приобретать
долговые обязательства или расставаться с ними; количество же денег было бы
суммой, которая осела в распоряжении отдельных лиц - тех, кто, учтя все
относящиеся сюда обстоятельства, предпочел бы контроль над ликвидной
наличностью расставанию с ней в обмен за чей-то долг на условиях, выраженных
рыночной нормой процента. Видимо, наиболее важным практическим улучшением
техники денежного регулирования было бы предложение центральным банком для
купли-продажи по установленным ценам комплекса первоклассных облигаций,
вместо того чтобы ограничиваться лишь банковской учетной ставкой по
краткосрочным векселям.
Сегодня, однако, в реально существующей практике та степень, в которой
цена долговых обязательств, фиксируемая банками, является "эффективной" на
рынке - в том смысле, что она определяет действительную рыночную цену,-
неодинакова в разных системах. Иногда эта цена более эффективна для сделок в
одном направлении, чем в другом. Это значит, что банковская система, купив
долговые обязательства по определенной цене, не обязательно продает их по
цене, достаточно близкой к покупной (так, чтобы разница не превышала обычной
комиссии), хотя не видно причин, почему бы не сделать цену эффективной в
обоих направлениях с помощью операций на открытом рынке. Существует и более
важное ограничение, возникающее из-за того, что органы, регулирующие
денежное обращение, как правило, не проявляют одинаковой заинтересованности
к операциям с долгами всех сроков. Эти органы зачастую стремятся на практике
концентрировать свои операции на краткосрочных долговых обязательствах,
оставляя цены долгосрочных долгов запоздалому и несовершенному влиянию цены
краткосрочных долгов - хотя и здесь опять-таки не видно причин, вынуждающих
к подобным действиям. Там, где существуют эти ограничения, прямой характер
связи между нормой процента и количеством денег соответствующим образом
модифицируется. В Великобритании проявляется тенденция к расширению сферы
активного контроля. Но, применяя рассматриваемую теорию к любому отдельному
случаю, необходимо учитывать особенности методов, фактически используемых
органами, регулирующими денежное обращение. Если последние ведут операции
только с краткосрочными долговыми обязательствами, нам следует рассмотреть,
каково то влияние, которое цена краткосрочных долговых обязательств (текущая
или предполагаемая в будущем) оказывает на долговые обязательства более
длительных сроков.
Итак, возможности для органов, регулирующих денежное обращение,
устанавливать любой данный комплекс процентных ставок по долгам на различные
сроки и с различной степенью риска определенным образом ограничены. Эти
ограничения можно суммировать в следующих пунктах:
1. Существуют ограничения, которые вытекают из собственной практики
органов, регулирующих денежное обращение,- сужать сферу своих операций
долговыми обязательствами определенного типа.
2. Может случиться, по рассмотренным выше причинам, что, после того как
норма процента упала до известного уровня, предпочтение ликвидности окажется
фактически абсолютным - в том смысле, что почти каждый предпочтет иметь
наличные деньги, а не долговые обязательства, приносящие столь низкие
проценты. В этом случае органы, регулирующие денежное обращение, могли бы
вовсе потерять эффективный контроль над нормой процента. Но хотя этот
предельный случай и может приобрести важное практическое значение в будущем,
до настоящего времени я не знаю ни одного подобного примера. В сущности,
характерное для большинства органов, регулирующих денежное обращение,
нежелание смело вести операции с долгосрочными долговыми обязательствами
оставило мало возможностей для проверки подобной ситуации. Кроме того, если
бы она и возникла, это значило бы, что правительственные органы сами смогли
бы при посредстве банковской системы занимать деньги в неограниченном
масштабе по номинальной норме процента.
3. При наличии особо ненормальных условий имели место наиболее
поразительные примеры полного крушения стабильности нормы процента
вследствие того, что функция ликвидности принимала форму совершенно прямой
линии, горизонтальной или вертикальной. В России и Центральной Европе после
войны наблюдался денежный кризис или бегство от денег, когда никого нельзя
было побудить держать деньги или долговые обязательства на каких бы то ни
было условиях. Даже высокая и еще более растущая норма процента была
бессильна угнаться за предельной эффективностью капитала (в особенности что
касалось запасов ликвидных товаров), так как действовали предположения еще
более значительного падения ценности денег. Наоборот, в Соединенных Штатах в
некоторые моменты 1932 г. налицо был кризис противоположного рода -
финансовый кризис, или кризис ликвидности, когда почти никого нельзя было
побудить расстаться с наличными деньгами на любых разумных условиях.
4. Наконец, имеются трудности, рассмотренные в кн. IV, гл. II, с. 117,
мешающие эффективному снижению нормы процента ниже определенного уровня. Они
могут оказаться важными в эпоху господства низкого процента. Речь идет о
посреднических издержках на пути между заемщиком и конечным заимодавцем и
накидке на риск (в особенности на риск, связанный с неуверенностью в
честности должника), которую требует заимодавец сверх чистой нормы процента.
Если чистая норма процента снижается, то отсюда вовсе не следует, что
накидки на издержки и риск уменьшаются равномерно. Поэтому норма процента,
уплачиваемая типичным заемщиком, может снижаться медленнее, чем чистая норма
процента, и ее не удастся снизить методами современной банковской и
финансовой организации ниже определенного минимального уровня. Это особенно
важно, если риск, связанный с опасениями умышленного банкротства,
оценивается достаточно высоко. Поскольку риск этого рода возникает ввиду
сомнений кредитора в честности заемщика, то заемщик, который не намеревается
поступить бесчестно, лишен какой-либо компенсации за более высокие расходы
по кредиту. Важно это и в случае краткосрочных ссуд (например, банковских
ссуд), расходы по которым велики. Банк может взимать со своих клиентов от
1,5-2%, даже если чистая норма процента для заимодавца равна нулю.
IV
Предвосхищая мысли, которые относятся к гл. 21, было бы интересно уже на
данной стадии коротко показать, в каком отношении находится сказанное выше с
количественной теорией денег. В мало меняющемся обществе или в обществе, где
по любой другой причине ни для кого не существует неопределенности
относительно будущих норм процента, функция ликвидности L2, или склонность к
тезаврированию (как мы можем назвать ее), всегда будет в состоянии
равновесия равна нулю. Отсюда при равновесии M2=0 и M=M1 , так что любое
изменение М приведет в движение норму процента, пока доход не достигнет
уровня, при котором изменение M1 равно предположенному изменению М. Далее,
M1·V=Y, где V есть скорость обращения денег по отношению к доходу, как она
была определена выше, и Y есть совокупный доход. Тогда, если практически
возможно измерить количество О и цену Р текущего выпуска, мы имеем Y = ОР и,
следовательно, MV = ОР. Это и есть количественная теория денег в ее
традиционной форме (100) .
Большой недостаток количественной теории с точки зрения применения ее к
реальному миру заключается в том, что она не разграничивает изменения цен,
являющиеся функцией изменений выпуска продукции, и изменения цен, которые
выступают как функция изменений единицы заработной платы (101) . Объяснение
этого пробела, видимо, следует искать в предпосылках, что не существует
никакой склонности к тезаврации и что всегда имеет место полная занятость.
Действительно, при таких условиях О является постоянной величиной, а M2
равно нулю, откуда следует, что если принять V также за величину постоянную,
то и единица заработной платы, и уровень цен будут прямо пропорциональны
количеству денег.
ГЛАВА 16
Некоторые замечания о природе капитала
I
Акт индивидуального сбережения означает, если можно так выразиться,
решение сегодня не обедать. Однако он не обязательно влечет за собой решение
пообедать или купить пару ботинок через неделю или год спустя или вообще
потребить определенную вещь в определенное время. Таким образом, этот акт
угнетает деятельность по приготовлению сегодняшнего обеда, не стимулируя при
этом подготовки к какому-то будущему акту потребления. Он не выступает как
замена текущего потребительского спроса будущим потребительским спросом -
это чистый вычет из такого спроса. Кроме того, ожидание будущего потребления
настолько прочно основывается на опыте нынешнего потребления, что сокращение
последнего, вероятнее всего, окажет депрессивное влияние и на будущее
потребление. В результате акт сбережения не только понизит цену
потребительских товаров, оставляя в неприкосновенности предельную
эффективность существующего капитала, но может в действительности привести и
к ее снижению. В этом случае он может сократить как нынешний инвестиционный
спрос, так и нынешний потребительский спрос.
Если бы сбережение состояло не только в воздержании от нынешнего
потребления, но выступало бы одновременно как определенный заказ для
будущего потребления, результат мог бы быть совершенно иным. Действительно,
в этом случае возросли бы ожидаемые выгоды от инвестиций и ресурсы,
высвобожденные из обеспечения нынешнего потребления, могли бы быть обращены
на цели будущего потребления. Но даже и в этом случае использованные таким
образом ресурсы не обязательно были бы равны по объему высвобожденным
ресурсам. В зависимости от интервала желаемой отсрочки потребления могут
потребоваться столь неудобные "окольные" методы производства, что их
эффективность окажется ниже текущей нормы процента. В результате этого
заблаговременный заказ для будущего потребления проявит свое благотворное
влияние на занятость не сразу, а спустя некоторое время, так что
непосредственный эффект сбережений может быть и вредным для занятости. Как
бы то ни было, в реальности индивидуальное решение сберегать не означает
никакого заблаговременного заказа для будущего потребления, а лишь
аннулирование текущего заказа. Таким образом, поскольку расчеты на будущее
потребление являются единственными raison d'etre для занятости, нет ничего
парадоксального в выводе о том, что уменьшение склонности к потреблению
оказывает cet. par. депрессивное влияние на занятость.
Затруднение вызвано, следовательно, тем, что акт сбережения подразумевает
не замещение нынешнего потребления каким-либо другим добавочным
потреблением, подготовка которого требует такой же экономической активности
в настоящем, какая потребовалась бы в связи с нынешним потреблением,
соответствующим по ценности сбереженной сумме, а стремление к "богатству"
как таковому, т. е. возможности потреблять неопределенные предметы в
неопределенные моменты времени. Абсурдное, хотя чуть ли не всеобщее мнение,
будто акт индивидуального сбережения - это такое же благо для эффективного
спроса, как и акт индивидуального потребления, выросло на почве заблуждения,
в сравнении с этим мнением более правдоподобного, будто растущее желание
обладать богатством - это в общем то же самое, что и растущее желание
инвестировать, и что оно поэтому создает путем повышения спроса на объекты
прибыльного помещения капитала стимулы к их расширению. Выходит, таким
образом, будто индивидуальное сбережение в такой же степени содействует
текущим инвестициям, в какой оно уменьшает нынешнее потребление.
Это заблуждение из разряда тех, с которыми труднее всего расстаться. Оно
порождается убеждением, будто владельцу богатства нужно капитальное
имущество как таковое, тогда как его в действительности интересует ожидаемый
доход от этого имущества. Ожидаемый же доход целиком зависит от
предполагаемого в будущем эффективного спроса в его отношении к будущим
условиям предложения. Поэтому, если акт сбережения никак не повышает
ожидаемый доход, он и не будет стимулировать инвестиции. Кроме того, чтобы
индивидуальный сберегатель достиг своей желаемой цели стать владельцем
богатства, не обязательно требуется, чтобы было произведено новое
капитальное имущество. Сам по себе акт сбережения со стороны одного лица,
будучи, как мы показали выше, двусторонней трансакцией, вынуждает кого-то
другого передать этому лицу известный предмет богатства, старый или новый.
Каждый акт сбережения влечет за собой неизбежную "вынужденную" передачу
богатства тому, кто сберегает, хотя он в свою очередь может пострадать от
сбережений других. Эти передачи богатства не требуют создания нового
богатства - на деле, как мы видели, они могут даже активно препятствовать
этому. Создание нового богатства целиком зависит от того, достигнет ли
приносимый ожидаемый доход определенного уровня, устанавливаемого текущей
нормой процента. Ожидаемый доход от предельной новой инвестиции не может
возрасти только потому, что некто желает увеличить свое богатство,- ведь она
зависит от предполагаемого спроса на определенные предметы в определенное
время.
Мы не уйдем от этого вывода и рассуждая следующим образом. Что интересует
собственника богатства, так это не какой-то данный ожидаемый доход, а
наивысший из доступных ожидаемых доходов, так что усиление желания владеть
богатством понижает тот ожидаемый доход, которым придется удовлетвориться
новым инвесторам. Но в этом рассуждении упускается из виду то
обстоятельство, что для владельца реального капитального имущества всегда
есть альтернатива - владеть вместо него деньгами или долговыми
обязательствами. Поэтому минимальный ожидаемый доход, которым придется
удовлетвориться новым инвесторам, не может упасть ниже того уровня, который
установлен текущей нормой процента. А текущая норма процента зависит, как мы
уже видели, не от силы желания обладать им в ликвидной и неликвидной формах,
и от того, в каком соотношении друг к другу находятся предложения богатства
в той и другой формах. Если читателю еще не все ясно, пусть он спросит себя,
почему сумма, которую при существующей норме процента желают сохранить в
ликвидной форме, должна уменьшиться из-за нового акта сбережения (количество
денег неизменно).
Некоторые, еще более сложные затруднения, которые могут возникнуть при
попытке проникнуть еще глубже во все эти "почему" и "отчего", будут
рассмотрены в следующей главе.
II
О капитале гораздо лучше говорить, что он приносит на протяжении своей
жизни доход своей первоначальной ценности, чем называть его
производительным. Единственная причина, почему тот или иной вид капитала
дает возможность получать в течение срока его службы доход, превышающий по
своей общей величине его первоначальную цену предложения, заключается в том,
что он является редкостью. Редким же он остается вследствие конкуренции со
стороны процента на деньги. Если капитал становится менее редким, указанная
выгода уменьшится, хотя капитал и не станет менее производительным, по
крайней мере в техническом смысле.
Поэтому мне близка доклассическая доктрина, согласно которой все
производится трудом* при помощи того, что было принято называть мастерством,
а теперь именуют технологией, и природных ресурсов, свободных от ренты или
облагаемых ею в соответствии с их редкостью или изобилием. Предпочтительнее
рассматривать труд, включая, конечно, личные услуги предпринимателя и его
помощников, как единственный фактор производства, действующий при наличии
технологии, природных ресурсов, производственного оборудования и
эффективного спроса. Этим отчасти объясняется, почему мы смогли принять
единицу труда в качестве единственной физической единицы, необходимой в
нашей системе, наряду с единицами денег и времени.
Верно, что некоторые продолжительные и окольные процессы технически
эффективны. Но так же обстоит дело и с некоторыми непродолжительными
процессами. Продолжительные процессы технически эффективны не потому, что
они длятся долго. Некоторые продолжительные процессы - вероятно, даже
большинство - должны быть технически весьма неэффективными, если учесть
порчу и износ с течением времени (102) . При данных ресурсах рабочей силы
существует определенная количественная граница, в которой труд,
материализованный в "окольных" процессах, может быть с выгодой использован.
Независимо от прочих соображений должна существовать надлежащая пропорция
между количеством труда, занятого в производстве машин, и количеством труда,
занятого в их эксплуатации. Применяемые процессы могут становиться все более
и более "окольными", но получаемая в конечном счете ценность не будет от
этого бесконечно расти по отношению к затрачиваемому труду, даже если
техническая эффективность этих процессов продолжает увеличиваться. Лишь в
том случае, если желание отсрочить потребление достаточно сильно, чтобы
вызвать ситуацию, при которой объем инвестиций, необходимый для обеспечения
полной занятости, окажется настолько большим, что предельная эффективность
капитала будет отрицательной величиной,- тогда действительно процесс был бы
более выгодным просто в силу своей продолжительности. В этом случае мы
использовали бы и технически неэффективные процессы, лишь бы только они были
достаточно продолжительными, чтобы выгода от отсрочки выпуска продукции
превышала эту эффективность. Мы столкнулись бы тогда с ситуацией, при
которой непродолжительные процессы следовало бы сохранять достаточно
редкими, чтобы их техническая эффективность превышала невыгоды скоротечности
производственного цикла. Правильная теория должна быть поэтому обратимой,
чтобы сохранить свои выводы и тогда, когда предельная эффективность
соответствует положительной норме процента, и тогда, когда она соответствует
отрицательной норме процента. По моему мнению, только теория редкости, как
она очерчена выше, пригодна для этого.
Помимо сказанного, имеются всякого рода причины, по которым различные
виды услуг и оборудования являются редкими и потому более дорогими по
сравнению с трудом, затраченным на них. К примеру, работа в обстановке
зловония требует повышенного вознаграждения, потому что иначе в такой
обстановке никто не станет работать. То же относится и к опасным работам. Но
мы ведь не выдумываем теорию производительности зловонных и опасных
процессов как таковых. Короче говоря, не всякая работа выполняется в
одинаково приятной обстановке, и условия равновесия требуют, чтобы предметы,
производимые при менее благоприятных обстоятельствах (характеризуемых,
например, зловонием, опасностью или длительным производственным циклом),
оставались достаточно редкими и тем самым более дорогими. Но если затяжка
времени становится благоприятным сопутствующим обстоятельством - что вполне
возможно и уже характерно для поведения многих людей,- тогда, как я говорил
выше, именно непродолжительные процессы должны поддерживаться достаточно
редкими.
При данной оптимальной величине "окольности" мы, конечно, выберем
наиболее эффективные процессы из тех, которые могут уложиться в рамки этой
общей величины. Но она сама в свою очередь должна быть такой, чтобы
обеспечить как раз к нужному времени удовлетворение той части
потребительского спроса, которую желательно отсрочить. Иными словами, в
оптимальных условиях производство должно быть так организовано, чтобы оно
было наиболее эффективно и притом обеспечивало бы нужный выпуск именно к тем
моментам времени, когда, как ожидается, потребительский спрос вступит в
силу. Нет смысла производить для поставки в другое время, если даже путем
изменения срока поставки можно увеличить выпуск в натуральном выражении, за
исключением разве что случая, когда, так сказать, перспектива более обильной
пищи побудит потребителя приблизить или отодвинуть час обеда. Если же
ожидается, что потребитель, разузнав о всех вариантах меню, которые
предложат ему в зависимости от времени обеда, выберет вариант,
соответствующий 8 часам вечера, тогда дело повара - приготовить наилучший
обед к данному часу (хотя, если бы время не имело значения и единственная
задача повара заключалась в приготовлении наилучшего обеда, ему, быть может,
было бы удобнее приготовить его к другому часу). В некоторых фазах
общественного процесса вполне возможно, что мы получили бы лучшую пищу, если
бы обедали попозже. Однако равным образом возможно и то, что в других фазах
мы получили бы лучшую пищу, если бы обедали раньше. Как было уже сказано,
наша теория должна быть одинаково применимой к обоим случаям.
При норме процента, равной нулю, для каждого определенного предмета
существовал бы оптимальный промежуток времени между средней датой запуска в
производство и датой потребления - такой промежуток, при котором издержки на
труд были бы для него минимальными. Менее продолжительный производственный
процесс оказался бы технически менее эффективным, но и более продолжительный
процесс был бы также менее эффективен из-за складских расходов и порчи
продукции. Но если норма процента выше нуля, вводится еще один элемент
издержек, возрастающий вместе с продолжительностью процесса, так что
оптимальный промежуток времени сократится. Текущий объем запускаемой в
производство продукции, предназначенной для последующих поставок, должен
будет при этом уменьшиться до такого уровня, при котором возросшая в
результате этого цена окажется достаточной, чтобы покрыть повышенные
издержки - повышенные как вследствие начисления процентов, так и вследствие
пониженной эффективности менее продолжительного метода производства. Если же
норма процента падает ниже нуля (предполагая, что это осуществимо), имеет
место противоположная ситуация. При определенном потребительском спросе,
который ожидается в будущем, текущий запуск в производство сегодня должен
был бы, так сказать, конкурировать с альтернативным запуском в более поздний
момент. Вследствие этого текущий запуск в производство был бы оправдан лишь
в том случае, если бы для более позднего запуска понижение выручки из-за
отрицательной нормы процента не перекрывалось бы доходом ввиду большей
дешевизны производства в результате относительно более высокой
технологической эффективности или возможного изменения цен. Для подавляющего
большинства предметов запуск в производство сколь-нибудь задолго до их
предполагаемого потребления был бы технически весьма неэффективен. Таким
образом, даже если норма процента равна нулю, доля ожидаемого в будущем
потребительского спроса, которую выгодно начать обеспечивать заранее, строго
ограничена. Если же норма процента растет, эта доля будущего
потребительского спроса, для покрытия которой выгодно производить уже
сегодня, сокращается при прочих равных условиях.
III
Мы видели, что капитал должен оставаться на долгое время достаточно
редким, чтобы его предельная эффективность была по меньшей мере равна той,
определяемой психологическими и институциональными условиями норме процента,
которая соответствует периоду, равному сроку службы капитала. Что означало
бы это для общества, располагающего столь большим капиталом, что его
предельная эффективность равнялась бы нулю и становилась бы отрицательной
при любой дополнительной инвестиции, если при этом общество имеет такую
денежную систему, в которой деньги "вечны" и обладают ничтожными издержками
хранения и гарантированной ценностью, и если, наконец, это общество склонно
к сбережению в условиях полной занятости?
При подобных обстоятельствах, взяв за исходный пункт ситуацию полной
занятости, мы увидим, что предприниматели будут неизбежно нести убытки, если
они по-прежнему предъявляют спрос на рабочую силу в размере, обеспечивающем
полное использование всего наличного фонда капитала. Следовательно, фонд
капитала и уровень занятости должны будут уменьшаться, пока люди не обеднеют
в целом настолько, что совокупный объем сбережений снизится до нуля, т. е.
положительные сбережения одних лиц уравновесятся отрицательными сбережениями
других. Таким образом, для общества, которое характеризуется указанными
предположениями, и в условиях laissez-faire состояние равновесия будет
таким, при котором занятость достаточно низка, а жизненный уровень
достаточно жалок, чтобы сбережения были сведены к нулю. По всей вероятности,
вокруг такого равновесного положения будут происходить циклические
колебания. Ведь если здесь останется еще место для неуверенности в будущем,
предельная эффективность капитала будет время от времени подниматься выше
нуля, вызывая "бум", но зато при последующем "кризисе" фонд капитала может
на некоторое время упасть ниже уровня, который соответствует долгосрочной
предельной эффективности, равной нулю. Если предположить верное предвидение
будущего, то равновесный фонд капитала, предельная эффективность которого в
точности равна нулю, будет, конечно, меньше того фонда, который обеспечивает
полное использование наличных ресурсов труда, ибо этот равновесный фонд
капитала соответствует размеру безработицы, необходимому для сведения
сбережения к нулю.
Единственное положение равновесия, отличающееся от этого, задавалось бы
ситуацией, когда фонд капитала, настолько большой, что его предельная
эффективность равняется нулю, представлял бы одновременно сумму богатства,
достаточную для полного удовлетворения совокупного желания публики
обеспечить будущее даже при полной занятости, и притом в условиях, когда
нельзя получить никакой премии в виде процентов. Однако было бы
маловероятным стечением обстоятельств, что склонность к сбережению в
условиях полной занятости оказалась удовлетворенной как раз в точке, в
которой фонд капитала достигает уровня, где его предельная эффективность
равна нулю. Если, следовательно, такая более благоприятная возможность
равновесия и представилась бы как спасительный исход, то, видимо, не тогда,
когда норма процента уже упала до нуля, а в некоторой предшествующей точке
ее постепенного понижения.
Мы предполагали до сих пор наличие институционального фактора,
препятствующего тому, чтобы норма процента была отрицательна; таким фактором
являются деньги с ничтожными издержками содержания. В действительности,
однако, существуют такие институциональные и психологические факторы,
благодаря которым граница, ниже которой практически не может опуститься
норма процента, устанавливается много выше нуля. В частности, комиссионные
за "сведение вместе" заемщиков и кредиторов и неуверенность относительно
будущей нормы процента - о чем мы говорили выше - устанавливают нижнюю
границу, которая в нынешних условиях может составлять от 2 до 2,5% для
долгосрочных ссуд. Если так, то в реальной практике быстро возникла бы
неприятная ситуация, когда фонд богатства растет, а норма процента в
условиях laissez-faire не может дальше снижаться. Помимо этого, если
минимальный уровень, до которого можно практически снизить норму процента,
заметно выше нуля, то меньше вероятность того, что совокупное желание
накоплять богатство будет удовлетворено прежде, чем норма процента достигнет
своего минимального уровня.
Действительно, послевоенный опыт Великобритании и Соединенных Штатов дает
фактический пример того, насколько накопление богатства - причем в таких
больших размерах, что его предельная эффективность падала быстрее, чем могла
падать норма процента при противодействии институциональных и
психологических факторов,- мешает в условиях преобладания laissez-faire
достижению приемлемого уровня занятости и благосостояния, обеспечиваемых
техническими условиями производства.
Отсюда следует, что из двух одинаковых обществ с одним и тем же
техническим уровнем производства, но различными фондами капитала то, которое
обладает меньшим фондом капитала, может в течение известного времени
пользоваться более высоким уровнем жизни, чем общество, обладающее большим
фондом капитала. Однако, если бедное общество догонит богатое - что, видимо,
и должно произойти в конечном счете,- оба они разделят судьбу Мидаса. Этот
мало обнадеживающий вывод основывается, конечно, на предположении, что
склонность к потреблению и норма процента не контролируются сознательно в
общественных интересах, а предоставлены большей частью произволу
laissez-faire.
Если по какой бы то ни было причине норма процента не может падать так же
быстро, как падала бы предельная эффективность капитала при накоплении,
соответствующем по величине такому, которое общество стремилось бы
сберегать, исходя из нормы процента, равной предельной эффективности
капитала в условиях полной занятости,- тогда даже переключение на те способы
утолить жажду богатства, которые фактически не приносят уже никакой
экономической выгоды, повысит экономическое благосостояние. До тех пор пока
миллионеры находят для себя удовольствие в постройке громадных особняков,
где они содержат свою плоть, пока живы, и пирамид, чтобы укрыть ее там после
смерти, или, каясь в грехах, воздвигают соборы или одаривают монастыри и
заграничные миссии тот день, когда изобилие капитала станет препятствием для
изобилия продукции, может быть отсрочен. "Рытье дыр в земле", оплачиваемое
за счет сбережений, увеличит не только занятость, но и реальный национальный
дивиденд, состоящий из полезных товаров и услуг. Однако было бы неразумно,
чтобы мы все согласились и впредь зависеть от таких случайных и нередко
разорительных лекарств, раз уж мы поняли, какими факторами определяется
эффективный спрос.
Re21 2005 anarkire21@mail.ru ,,,
anarkire21@yahoo.com
|
